Чудодей
Шрифт:
Хозяин был весьма удручен. Он решил взять себе менее набожного ученика. Человечество нуждается в свежем мороженом, когда возвращается из церкви.
Станислаус пошел в церковь. Он довольно долго простоял перед молитвенной скамьей, зажимая рот и нос синей матросской шапкой. Платье маленькой женщины, сидевшей перед ним, пахло порошком от моли. Звонили колокола. Их языки качались в металлических шарнирах. И шум этого вращения примешивался к звону колоколов, точно стон.
А вот и Марлен! Она сидела у подножия кафедры, как бы у ног
Пастор читал проповедь о сошествии Святого Духа, о чуде Троицы. А Станислаусу невольно думалось о тех двух румяных булочках, которые каждое утро съедает этот благочестивый человек. Может, оно и неплохо быть пекарем, если булочки превращаются у некоторых в такие святые слова. Это во всех отношениях было не случайно: набожный мясник Хойхельман съедал шесть булочек, густо намазанных маслом, а вскоре после завтрака вместо утреннего приветствия лупил своего ученика телячьей плеткой. Набожный трактирщик Мишер съедал три булочки с ливерной колбасой, чтобы шнапс с утра пораньше ему не повредил. У таких людей искусство пекаря обращалось во зло.
Пастор простер руки над паствой. Как муку из мешка сыпал он благословения на прихожан. Но грешники сидели сгорбясь, а мука благословений все сеялась и сеялась им на головы.
Станислаус не сводил глаз с Марлен. Красивая и бледная, сидела она на жесткой церковной скамье. Рот ее рдел как цветок мака на меже. Она выделялась среди остальных верующих красотой и умом и сумела так устроить, что после богослужения они со Станислаусом столкнулись.
— Доброе утро, и благослови вас Господь.
— Доброе утро, — сказал Станислаус.
Она быстро пожала ему руку.
— Я настояла, чтобы вы по воскресеньям могли являться перед Господом.
— Спасибо, большое спасибо.
Никто не обращал внимания на молодых людей. У каждого были свои дела. Хозяин Станислауса и шорник Бурте беседовали о том, как скверно идет торговля.
— Рабочие день ото дня все безбожнее ведут себя. Вот Господь и карает их безработицей.
Мясник Хойхельман приглашал бочара Буланга сыграть вечерком в скат.
— Да приведи с собой Пинке! Поиграем всласть!
Хозяйка Станислауса и жена садовника рассуждали о новой моде на шляпки.
— Не хочу никого называть, но некоторые носят на голове вместо шляпы просто настоящий горшок.
Станислаус старался в толчее теснее прижаться к Марлен. Таким образом они как бы гладили друг друга, не пуская в ход руки: я здесь, ты чувствуешь? Я чувствую это. Ты пойми, как ты мне нравишься! Марлен обернулась:
— А я рассчитывала, что вы сядете рядом со мной, я даже заняла для вас место.
— Спасибо, большое спасибо, — лепетал Станислаус.
Они шли очень медленно. Короткую дорогу от церкви до пасторского дома надо было использовать экономно и с толком. О, не напрасно Марлен была умной пасторской дочкой!
Хозяйка Станислауса внимательно наблюдала за ним, пока он так усердно служил Господу.
— Это дочка господина пастора заговорила с тобой или ты ей надоедал? А?
— Я ей не надоедал.
— Она ничего не сказала о наших булочках? Нет? О чем же она говорила?
— О сошествии Святого Духа.
Хозяйка смотрела на Станислауса, как попугай в клетке смотрит на жука. Потом молитвенно сложила руки:
— Помолимся!
Шли дни, недели. Набожность Станислауса уже не знала границ. Теперь они с Марлен сидели в церкви рядышком. Когда скамейка вся бывала занята, они могли чувствовать друг друга. Их разделял только тонкий слой одежды, как белая тонкая шелковистая пленочка разделяет два каштана в одном околоплоднике. И слова пастора точно ветер раскачивали эти два созревающих человеческих плода. А тут еще Марлен взяла с собой карандаш и написала на полях листка с текстами из Священного Писания обращение к Станислаусу: «Правда ли, что ангел, которого Вы видели, был похож на меня?»
«Правда, истинная правда», — написал в ответ Станислаус.
Тут уж они, преисполнившись благочестия, сумели так устроить, чтобы выйти из церкви последними и пробыть вместе как можно дольше.
— Это, наверное, не очень хорошо, что мы не слушаем господина пастора, — сказал Станислаус в приступе сомнения.
Марлен закусила нижнюю губу, как сочный, сладкий плод.
— Вы должны помнить, что речь идет о моем отце. Может, не следовало бы этого говорить, но я раз видела, как он ковырял в носу, когда готовил свою проповедь. Он думал, что он один и никто его не видит; а меня он всегда ругает, когда я только подношу руку к носу. «Господь все видит», — говорит он.
О таких возможностях Станислаус никогда даже не помышлял.
19
Ангел ведет Станислауса в городской лес и заставляет его совершать чудеса.
Вскоре встречи в церкви перестали удовлетворять Станислауса и Марлен. Провожания до дому были слишком коротки, чтобы сказать все, что хотелось сказать.
— А вы в наш лес не любите ходить? — спросила Марлен.
— Это не настоящий лес. Рваные газеты, консервные банки, старые кастрюли, и тебе ни лис, ни зайцев.
— А что вы делаете в воскресенье после обеда?
— Читаю книжки, которые вы мне даете, и думаю.
— О чем же вы думаете?
— Я думаю о маленьком Иисусе. Иногда думаю и о вас.
— Иногда?
— Я иногда почти все время думаю о вас.
Марлен сорвала выглядывавшую из-за планки забора картезианскую гвоздику.
— В нашем лесу есть темные места, чащобы. И хочется туда, потому что там очень уединенно и страшновато, — сказала она.
— Когда я еще был маленький, у нас в лесу в чаще нашли мертвого лесничего — его убили, — сказал Станислаус.