Чудодей
Шрифт:
— Но я давно уже не находил книг.
Девочка оторвалась от подоконника. И дала Станислаусу книгу в черном переплете. Рука бледнолицей святой коснулась большого пальца Станислауса. Теперь это столь чтимое им создание стояло совсем близко. От него пахло цветущим шиповником, иной раз летний ветер приносит в поля этот аромат. Станислаус неловко схватил ее руку:
— Спасибо!
— Не за что! — И опять этот полукниксен.
Пришла кухарка. Осмотрела булочки. Придраться было не к чему.
— Моей маме что-то нездоровится, — объяснила девочка.
Станислаус бережно спрятал книгу в свою корзину
— Да-да, человек — существо некрепкое. Сейчас везде корь.
Девочка рассмеялась. И кухарка рассмеялась. Не мог же Станислаус стоять перед ними с каменным лицом. Он тоже засмеялся:
— Ха-ха-ха, когда у меня была корь, я был похож на лошадь в яблоках.
На улице, перед церковью, Станислаус подумал, до чего же мягкая рука у девочки. Однажды, еще дома, он вынул из гнезда птенца ласточки. Он был таким же мягким, таким же теплым, как рука девочки. Ему почудилось, что и его рука все еще пахнет цветущим шиповником. На ладони он нашел крохотное местечко, еще хранившее аромат этого неземного создания.
На долю Станислауса выпала великая милость. Словно завороженный, он принялся растапливать печь для выпечки хлеба. Он не замечал, что хозяин наблюдает за ним сверху.
— Ты что, правую руку на пенсию вывел, а? Господь все видит!
Станислаус испугался и сунул правую руку, хранившую запах шиповника, в угольную кучу, а левой провел по глазам, словно снимая с них паутину. В яме у печи стоял черноносый Станислаус.
18
Станислаус становится набожным и видит ангела.
Время шло. Возницы доставляли с мельницы муку на двор пекарни. Привозили на возах бочки с водой. В пекарне ее смешивали с мукою. Возы угля сжигали в печи. Ученики пекаря доставляли на дом покупателям целые возы хлеба и булочек. И новый покупатель, господин пастор, уже отправил в свой святой рот целую ручную тележку румяных булочек. Но и Станислаус проглотил если не воз, то, во всяком случае, большую охапку книг из пасторского дома. Это были сплошь благочестивые книги. Когда он их читал, слышно было, как ангелы шелестят крыльями. Там была одна книжка о детстве мальчика Иисуса. Станислаус читал ее с великим усердием. В школьной Библии ничего подобного не было. Этот Иисус уже в детстве был, как говорится, не из самых глупых. Вот, например, история про сад бедной женщины. Это был скудный, жалкий сад. Он мало плодоносил, и виноград в нем даже не цвел. Все изменилось, после того как однажды юный Иисус забрел поиграть в этот сад. Бедная женщина прогнала его прочь. Она же не знала, что имеет дело с сыном Господа Бога, с Мессией, и все такое прочее. Здесь было отчего разыграться фантазии Станислауса. «Убирайся из моего сада, негодник, да не потопчи редиску!» Вот так или примерно так старая женщина выгоняла из своего сада маленького Иисуса. Но юный Сын Божий поднял руку, благословил ее и ушел оттуда. Три дня — и в саду старухи все росло и цвело лучше некуда. Старуха славила Иегову и всюду искала благословенного мальчонку.
Станислаус читал эту книгу, как раньше читал «Искусство гипноза». Ему было очень важно узнать, как совершаются такие чудеса. Не были ли карманы у юного Иисуса набиты минеральными удобрениями?
Девочка по имени Марлен ждала Станислауса каждое утро. И они говорили шепотом, чтобы не привлечь внимание кухарки.
— Вот возвращаю вам книжку о жизни маленького Иисуса.
— Она вам понравилась?
— Там не сказано, как делать такие чудеса.
— О, такие чудеса нам, смертным, не даются.
Станислаус был другого мнения, но ему не хотелось огорчать верующую девочку.
— А книга про табель о рангах у ангелов вас не заинтересовала?
— Ну где нам с ангелами встречаться!
Девочка подняла руку. Рука была нежная, как бабочка-капустница.
— Эта книга — подготовка к небесам. Когда окажешься там, на небесах, сразу поймешь, какой ангел за что отвечает.
Станислаус покачал головой. Он уже набрался храбрости.
— Что касается меня, то я, можно сказать, сроду ангелов не видел. Разве только одного, это да, скрывать не буду.
— О, вы счастливец. А какие крылья у него были, длинные или короткие? Как он выглядел?
— Он выглядел почти как вы.
Бледная Марлен покраснела, а Станислаус вконец смутился. И сказал громко и быстро:
— Этот ангел — вы! — И, выложив из корзины пакет с пасторскими булочками, бросился к двери.
Вскоре выяснилось, что ничего он не испортил. Пасторской дочке Марлен показалось даже лестно быть тем единственным ангелом, которого когда-либо видел Станислаус.
— Мы все шепчемся здесь и шепчемся, а ведь мы говорим о невинных вещах. Общаемся как воры, вы не находите? — спросила она на другое утро.
Станислаус кивнул.
— По воскресеньям вы когда ходите в церковь? В девять часов или в одиннадцать?
— У меня времени нет, — отвечал Станислаус. — Хозяин делает мороженое. Кондитер спит. А я должен вертеть мороженицу. К возвращению хозяина из церкви мороженое должно быть готово.
— Но это же варварство. Вы отлучены от богослужения, как животное.
— Иногда я думаю, что мороженица — это шарманка, я верчу ручку и пою богоугодные песни: «Покончи, Господи, покончи, скорее с нашею нуждой…»
— Какой ужас! — Марлен задумалась. Но тут явилась кухарка — осматривать булочки.
Настало воскресенье. Станислаус принес из пивоварни глыбу льда и стал дробить ее на мелкие кусочки для мороженицы. Хозяин пожаловал к нему в подвал:
— Переодевайся. И проваливай в церковь!
Станислаус достал из шкафа костюм, в котором конфирмовался. И остался очень недоволен этим лучшим своим костюмом. Рукава коротки, брюки коротки. Он сколько мог отпустил подтяжки, и все-таки штаны не доходили до края высоких башмаков. А до чего жалкий вид имеют рукава у пиджака!
— Нечего было рассказывать в пасторском доме, что во время богослужения ты крутишь мороженицу! — Хозяйка надела свою воскресную шляпку с черными вишенками. — Мы, почитай, твои родители. Мог бы сам сказать, если уж тебе охота побеседовать с Богом.
Станислаус все одергивал рукава.
— Чего ты стоишь? Ступай к таким, как ты. Марш в церковь!
Долговязый хозяин опустился на колени. А сухопарая и низкорослая хозяйка застегнула пряжку на его черном галстуке. В это воскресенье мороженицу крутил Август Балько, старший из учеников. Он крутил ее только одно воскресенье, а потом он тоже стал набожным и захотел в церковь.