Чудовищ нет
Шрифт:
– Все интересное, – сказала она, мотнув головой и отбросив длинные пряди с лица.
– Отец твой про кладбище спрашивал… Показать?
Она несколько помрачнела.
– Нет, кладбище как раз не нужно. Не люблю кладбища… Мороженое давай поедим, сока попьем какого-нибудь…
Я прикинул свою платежеспособность. Рублей сорок в кармане джинсов лежало, плюс мелочью около червонца.
Можно. Гулянка, блин!
– Давай, – согласился я.
На остановке скучали две старухи с семечками и спал на скамье, тревожно вскрикивая, пьяный. Троллейбус пришел
– Садись, – сказала Лариса, хлопая ладонью по порезанному дерматиновому сиденью рядом с собой.
Я покачал головой:
– Не люблю сидеть в троллейбусе.
– Тогда и я не буду.
Она встала и повисла рядом со мной на поручне. Мне было как раз по росту, а Лорка именно висела. Кондукторша посмотрела на нас как на идиотов – троллейбус-то пустой – и отвернулась.
Мы висели, качаясь на выбоинах и поворотах, и делали вид, что смотрим в окна, а на самом деле украдкой разглядывали друг друга. Я все больше убеждался в том, что Лариса очень красивая и, я бы сказал, сексуальная (дурацкое слово, но что еще можно сказать о девчонке с ногами от ушей, посмотрел бы я на вас). О последнем я старался не особенно думать (как бы чего не вышло), но думалось, и все тут.
Что думала обо мне Лариса, я не знаю. Но, наверное, ничего плохого, раз сама попросила меня показать ей город. Или…
– Ты, наверное, волнуешься: нравишься ты мне или нет, – спросила она с хитрой улыбкой.
Я промямлил что-то неопределенное.
– Я же вижу. Нравишься, конечно. Хорошо, что я сразу, по соседству, нашла друга.
Вот те на! Заявленьице! Как-то это не очень красиво, когда девушка сама затевает подобный разговор и признается… э-э… не в любви, нет, но…
Теперь, наверное, мне надо сказать что-нибудь в ответ. Или не говорить? Как-то очень уж быстро все получается, так не бывает!
Меня спас троллейбус. Он остановился, и я заорал:
– Выходим! Чуть не проспали!
В парке, в кафе «Ариэль», мы купили мороженое в вазочках и сок. Вернее, сок и мороженое я купил Ларисе, а себе, как и положено солидному человеку, взял бутылку пива «Сокол» и пакетик чипсов.
– Любишь пиво? – спросила она.
– Люблю.
– А я нет.
Она ковыряла мороженое пластмассовой ложечкой и делала это очень красиво. Никогда бы не подумал, что можно красиво есть обычное сливочное мороженое.
Про Киев ее спросить, что ли?
– Леша, а ты чем вообще занимаешься?
– Я же Алекс, – улыбнулся я.
– Леша тоже хорошо. Так чем?
– Да ничем. На гитаре бренчу, книжки читаю. В футбол бегаю иногда, если соберемся с пацанами. Я ж говорю, большой теннис люблю, но у нас это дохлый номер.
– А здесь есть тир? – спросила она.
– Тир? Есть. Пострелять хочешь?
– Да. Сейчас мороженое доем…
Она доела свое за три сорок, и мы пошли стрелять. Я все смотрел по сторонам – нет ли кого знакомого? Но, как назло, никого, достойного внимания, не попалось, только отличник из параллельного Мирон, личность малоуважаемая и невлиятельная, да Саня Пуля, двигавшийся откуда-то на полном автопилоте. Пуля учился со мной, но в школе появлялся редко; ходили слухи, что дальше учиться он не собирается и будет работать у дядьки в авторемонтной мастерской. Там небось и нажрался…
Тир располагался в старом автобусе, снятом с колес и установленном на окраине парка. Дедушка-тирщик смотрел ток-шоу по маленькому черно-белому телевизору и неохотно оторвался от него, чтобы выдать нам винтовки и пульки.
– По мишеням? – спросил я.
– Я люблю по мишеням, а ты можешь по зверюшкам, – улыбнулась она и бойко положила все пять пулек в десятку. Я в это время успел только два раза промазать по резиновому зайцу и мазнуть по рылу резинового же крокодила, отчего он вяло закачался на пружинке.
– Ого! – сказал я.
– Ого! – сказал и дедушка-тирщик, неожиданно отвлекшийся от телевизора. – Разрядница?
– Кэмээс, – сказала она, кладя пневматичку. – Папа говорит, что взрослый человек должен уметь хорошо стрелять.
– Правильный папа, – кивнул дедушка. – Уважаю. Еще?
– Хватит, – сказала она. – Спасибо.
– Чего-то она взгрустнула после тира…
– Случилось что-то, Лор? – спросил я.
– Да нет, все нормально. Куда-нибудь еще пойдем?
– Как скажешь.
– А пошли домой пешком. Прогуляемся, поболтаем… По дороге мы поболтали о футболе (она немного разбиралась, но тут я уж не стал удивляться – привык, наверное, что она не совсем обычная девчонка), о рыбалке, об архитектуре города, о школах и учителях, о Бушкове, которого она любила (кроме последних книг), и Лукьяненко, которого она тоже любила (и тоже кроме последних книг), о фильмах…
– Любишь ужастики? – спросил я.
– Люблю. Но хорошие.
– Типа?
– Типа «Ночь живых мертвецов» Ромеро. Видел?
– «Возвращение»?
– Нет, именно «Ночь…», «Возвращение» – это другое совсем.
– Не-а… Ромеро… Погоди, это он придумал игру Doom?
– Он. Только значительно позже. Кстати, у меня компьютер есть, приходи, если хочешь, рубанешься.
– В Doom?
– Нет, его у меня нет. В Kingpin или «Горький-17» играл?
– Нет.
– Тебе понравится. А из фильмов я люблю про такое, чего на самом деле не бывает. Про восставших мертвецов, про чудовищ из космоса…
– А про вампиров или оборотней?
– Не люблю, – сказала она серьезно. – Я думаю, это глупые фильмы, потому что их создатели не знают материала. У папы большая библиотека, в том числе и по вампиризму много книг, по ликантропии…
– По чему? – переспросил я.
– По ликантропии. Ну, оборотни твои. Я думаю, это очень серьезный вопрос, а такие фильмы из него развлекаловку делают.
Мы миновали колонку с длинной очередью за водой. Опять ремонт на водозаборе? А я воды про запас не натаскал, бабка обомрет теперь…
– Так ты в них веришь, что ли?