Чудские копи
Шрифт:
И поскольку на звонок никто не отвечал, Шутов насторожился, встал на колени и огляделся. На освеченной заревом горе было пусто, если не считать официанта, который, как и положено, опять стоял в сторонке возле сервировочного столика.
– Тогда я иду к тебе! – Взял два стаканчика, бутылку у официанта и направился в сторону, откуда доносился звон мобильника.
Дошел до снежной линзы, и тут звук оборвался. Писатель оглядел пустынное рассветное пространство, выпил стопку, затем умылся снегом и, взбодрившись, хотел вернуться к костру, но вновь услышал телефон –
И только сейчас он встревожился, скорым шагом перешел линзу, полагая, что шеф напился и где-то упал – официанты не досмотрели, и теперь спит на голой и холодной земле. Он шел на звук, который слышался уже явственно и будто бы все время удалялся. На минуту он прерывался и возникал вновь: ктото упорно хотел дозвониться до Балащука, но тот не слышал. Шутов удалился от костра уже метров на сто, а звонок заманивал все дальше. Похмельное отупение слетело, вытесняемое предчувствием некой беды или крупной неприятности, и он сорвался на бег, изредка останавливаясь, чтобы не сбиться с зовущего вперед звонка, хотя понимал, что так далеко он не мог его услышать.
Потом, уже днем, когда это расстояние промеряли рулеткой, оказалось, триста двадцать два метра! А сейчас эта все увеличивающаяся и непомерная для его слуха дистанция сообразно увеличивала тревогу. Писатель добежал до густой строчки угнетенных, изуродованных ветрами пихт и остановился, поскольку точно определил, откуда разносится мелодия – с вершин деревьев, то есть с высоты четырехпяти метров! Возникла даже сумасшедшая мысль, что Балащук залез на дерево и там уснул, чего в принципе быть не могло.
Другая же мысль, на уровне прозрения или творческой фантазии, была вообще трагичной: Глеб Николаевич ушел ночью от костра и повесился на дереве. Или его повесили конкуренты...
Он с опаской походил вдоль леска, задрав голову, и вдруг с назревающим ужасом увидел сквозь густые ветви очертания висящего тела.
И из него на землю изливалась вызывающая мелодия: должно быть, телефон был в кармане...
Шутов сел на камень, спиной к повешенному, и ощутил, как вздыбились волосы на голове.
«Вот все и кончилось, – обреченно подумал он. – Неожиданный поворот, не придумать...»
А полет творческой мысли в тот же миг потянул сюжетную цепочку и разум озарился – здорово! Можно написать роман, все само плывет в руки, а точнее – падает с неба вместе с телефонным звоном: известный, преуспевающий бизнесмен вдруг кончает жизнь самоубийством, причем символично, на горе Зеленой, которую покорил! Нет, даже не на Зеленой, а на Кургане, о котором мечтал. Взошел и там повесился, на кресте...
С этого можно начать целый психологический блокбастер! Провести героя от рождения в простой горняцкой семье до добровольной кончины. Наверное, он не выдержал испытания деньгами, успехом, пресыщением и роскошью, ибо душа-то у него была нормальная, шахтерская, в какой-то степени страдальческая. И смерть он принял на кресте...
Вначале его насторожил странный звук, сопутствующий звону, словно не из кармана звонит телефон, а из некого гулкого колодца.
Он завернул голову насколько возможно и отчегото ног висельника не узрел, хотя минуту назад явственно их видел. И даже отметил деталь – один носок спущен, из штанины торчит синяя лодыжка, спортивные туфли испачканы зеленой травой...
Сейчас же на угнетенной ветрами пихте, словно елочная игрушка, висела гитара Алана, и звонок телефона исходил из круглого отверстия под струнами. И высоко! Метра четыре от земли...
Залезть на корявое дерево было можно при желании, однако вершинка была тонкая и еще тоньше отросток, за которую зацепился гриф, – вес человека ни за что не выдержит. Как и повесили-то?.. Между тем мобильник продолжал названивать, и это побудило к действию. Шутов потряс пихту одной рукой, другой же норовя поймать гитару, но уродливый ствол не раскачивался. Тогда он достал толстый сук и с силой потянул вниз, налегая всем телом. Вершина слегка накренилась, и этого хватило, чтоб инструмент сорвался с отростка и с дребезжащим гулким стуком упал на мшистую землю. Вытряхнуть телефон сразу не удалось, может, оттого, что спешил, ибо казалось, сейчас прервется звон и вместе с ним прервется некая связь с реальным миром.
Реальность отозвалась голосом специального помощника Лешукова.
– Глеб Николаевич! Ну наконец-то!.. С вами все в порядке?
– Его нет, – односложно и хрипло отозвался Шутов.
– Это кто? – после паузы с подозрительной настороженностью спросила трубка. – Кто со мной говорит?
– Вениамин Шутов с вами говорит!
У них с чекистом были очень сложные отношения, поскольку контрразведчик когда-то преследовал инакомыслие, а писатель всегда был диссидентом, по крайней мере, сам так считал.
– Где Глеб Николаевич? – строго спросил Лешуков.
– Не знаю! Я нашел его телефон в гитаре.
– В какой гитаре?!
– Которая висела на дереве.
– Надрался, что ли, Шутов? – Дипломатичный спецпомощник в отношениях с писателем допускал грубости. – Ты что мелешь?!
– А пошел бы ты!..
Шутов выразился определенно и отключил связь, однако самому стало тревожно. Он обошел чахлый лесок, сунулся в одну сторону, в другую: на горе было полное безмолвие, снизу поднимался туман и заволакивал восходящее солнце. Прихватив гитару, торопливой, сбивчивой походкой он вернулся к костру, где официант хладнокровно собирал одеяла и пенопластовые подстилки.
– Где Балащук? – Писателя уже слегка потряхивало.
– Нам запрещено следить за клиентами, – отозвался тот.
В это время включился подъемник, и вместе с шелестом троса и движением кресел гора Зеленая слегка оживилась.
– Где этот?.. С гитарой был, Алан?
– Он попросил веревку и ушел, – был ответ.
– Зачем... веревку?
Официант явно не хотел с ним разговаривать.
– Нам запрещено спрашивать.
– Куда хоть ушел? – Его спокойствие приводило в бешенство. – В какую сторону?