Чукчи. Том II. Религия

Второй том монографии В. Г. Богораза «Чукчи» появился на английском языке в 1912 году. Материал и наблюдения этой книги широко используются этнографами, историками религии, фольклористами, книга приобрела почти сразу по выходе ее широкую известность в научных кругах. В последние годы своей жизни В. Г. Богораз не раз выражал желание переработать коренным образом II том своей монографии для издания ее на русском языке. Он сознавал, что многое в этой книге — и в первую очередь основная установка ее — совершенно устарело. «С либерально-народнической точки зрения религия туземных народов выдвигалась или как угнетенная, или как этнографический музейный объект, во всяком случае считалась вполне безобидной», писал В. Г. Богораз в своей статье «Религия как тормоз социалистического строительства среди малых народностей Севера». [1] В. Г. Богораз даже приступил было к этой задаче, рассчитывая дать расширенную вводную статью, которая показала бы его теперешние взгляды на религию доклассового общества. Болезнь заставила его отказаться от этой мысли. В задачу предисловия не входит то,

что собирался проделать над своим трудом автор: по-новому попытаться переосмыслить весь огромный фактический материал книги. Мы ограничимся лишь некоторыми вступительными замечаниями по основным разделам книги.

В книге В. Г. Богораза собран огромный фактический материал, добытый автором при помощи кропотливого полевого исследования. Однако автор привлекает разнообразный материал, не оговаривая характера его. Так, в книге легко выделить, с одной стороны, действительно широко распространенные народные верования, в которых фантастически отразилась вековая беспомощность человека в борьбе с суровой природой; с другой стороны, в этом материале можно выделить и такие элементы верований, которые не имели широкого распространения, а обязаны своим возникновением непосредственно шаманам, и, наконец, В. Г. Богораз привлекает третью группу — данные фольклора, образы народного творчества, которые не могут непосредственно характеризовать религиозные верования. Все эти группы материала необходимо было оговорить, все они требуют к себе особого подхода. Между тем В. Г. Богораз при характеристике какого-либо явления пользуется всеми этими материалам безоговорочно. Далее, автор не выделяет верований различных эпох в жизни народов. Верования, возникшие в условиях первобытнообщинного строя, и верования, обязанные своим возникновением уже разложению первобытнообщинных порядков, фигурируют у него вместе. В отношении верований эпохи первобытнообщинного строя он не выделяет их социальных корней, не вскрывает их социальной роли. В одном-двух случаях он оговаривает непосредственный вред, который приносят те или иные верования; так, о пищевых запретах азиатских эскимосов он пишет: «Туземцы сами сознают, что эти ограничения очень вредят успехам охоты» (стр. 154). Однако в целом В. Г. Богораз не показывает, как эти верования закрепляют бессилие, опутывают жизнь человека, мешают в борьбе с природой. В отношении верований, возникших в период разложения первобытнообщинных порядков, автор также не выделяет ни их социальных корней, ни их социальной роли. Так, он совсем оставляет без рассмотрения вскользь упоминаемые им легенды о «творцах», «верховных существах». Он ограничивается лишь указанием на малое значение этих верований, но не вскрывает их происхождения из культа предков и не указывает возможных миссионерских влияний на оформление таких легенд. Далее, автор проглядел классовую реакционную роль шаманства. Налет биологизма и психологизма, переоценка значения душевнобольных в шаманстве, все это дает себя чувствовать в рассуждениях автора о шаманстве. Он ищет корней шаманства в особой психической конституции отдельных людей. Однако читатель найдет в этой книге, как шаманы, начиная заниматься своим ремеслом, мечтают о богатстве, как шаманский дух говорит шаману: «Будь шаманом и сильным, тогда у тебя будет много пищи» (стр. 113). В. Г. Богораз сам принужден отметить, хотя и мельком, что помимо «призыва» духов в карьере шамана главное значение играет признание и поддержка его со стороны верхушки, богатеев. К несомненным достоинствам книги откосится трезвое отношение к так называемому «шаманскому экстазу». В. Г. Богораз показывает соединение «экстаза с самым хладнокровным обманом» (стр. 126), разоблачает трюки и обман шаманов. Надо пожалеть, что В. Г. Богораз в этой книге лишь мимоходом, случайно отметил наличие скептического отношения к шаманам, к религии в недрах самого чукотского народа. В оставшейся после смерти В. Г. Богораза статье «Безбожники и шаманы у чукоч» автор приводит ряд материалов по этому вопросу.

Не сумев дать правильный анализ общественного бытия, автор естественно не смог подойти правильно и к явлениям религиозной идеологии. Она дана в идеалистическом отрыве от общественного бытия. В книге тщетно искать анализа корней, которые создали этот причудливый мир религиозных представлений, как нет в ней и правильного анализа общественных отношений. И, однако, описание этого мира религиозных представлений мы находим в книге В. Г. Богораза достаточно полное. Перед нами встает мир религиозных представлений, так четко охарактеризованный Энгельсом в отношении религиозных верований ирокезов: «Их мифология до сих пор еще критически далеко не изучена; свои религиозные представления — всякого рода духов — они уже воплощали в человеческом образе, но низшая ступень варварства, на которой они находились, не знает еще осязательных изображений, так называемых идолов. То был культ природы и стихий, находившийся на пути развитий к многобожию. Различные племена имели свои регулярные празднества с определенными формами культа, а именно танцами и играми; танцы в особенности были существенной составной частью всех религиозных торжеств; каждое племя справляло свои празднества отдельно». [2] В монографии мы найдем в различных формах основные черты, отмеченные Энгельсом. В самом деле, в области представлений о духах намечен путь к развитию многобожия, среди предметов культа — путь к изображениям идолов, попытки передать человеческий образ, устойчивые формы культа, опирающиеся в первую очередь на основные празднества «регулярные празднества», связанные с родом, племенем, культ, в котором такую большую роль играют танцы.

Делу критического изучения религиозных верований эта книга несомненно послужит. Вопрос о развитии анимистических представлений разбирается в 1 главе исследования (особенно разделы «Стадии развития первобытных религиозных представлений», «Материальные предметы, рассматриваемые как живые»). Этим вопросам почти одновременно с выходом монографии В. Г. Богораз посвятил отдельную работу. [3] Эти работы, однако, вскрыли невозможность решить вопрос о генезисе анимистических представлений, оставаясь на почве идеалистических методов, не умея вскрыть развитие общественного бытия. Несмотря на ряд ценных наблюдений, исследователь не уходит здесь дальше колебаний между так называемыми теориями анимализма и преанимизма.

Нужно вспомнить, что в этот именно период началась критика анимистической теории Тэйлора и Спенсера, появились попытки заглянуть в вопросы генезиса анимистических представлений, а вместе с тем и неверные, насквозь идеалистические ответы на эти вопросы — теория всеобщего одушевления природы (аниматизм) или теория веры в безликую единую магическую силу (преанимизм). Первая теория по сути дела уничтожала всякий объект поклонения в первобытной религии, оперировала в большой степени с материалом сказки, легенды и других видов народного творчества, выдавая их целиком за религиозные произведения, грешила антиисторизмом, подсовывая как начальный этап развития религии какой-то первобытный полуфилософский — полупоэтический пантеизм. Вторая теория (преанимизм) еще более усугубляла этот антиисторизм, подсовывая в качестве начальной формы религии веру в какую-то единую силу, чем объективно пролагала путь чисто поповским теориям «изначального единобожия» (прамонотеизм).

В. Г. Богораз остановился в своих поисках истоков веры в духов и души на сконструированной им стадии всеобщего оживления природы. Однако из самого изложения уже видно, что если оставить в стороне материал сказок, поэтических песен и легенд, то в сфере собственно религиозных представлений дело идет не о «всеобщем» оживотворении и, следовательно, поклонении всей этой «оживотворенной природе», а об отдельных предметах и явлениях природы, которые становились амулетами, предметами культа, являлись центром колдовских церемоний. Это наблюдение, по нашему мнению, представляет большой интерес для историка религии. Так называемые анимистические представления, оказывается, появляются не в «очищенном», чрезвычайно «духовном» виде, как хотелось этого Тэйлору и Спенсеру, во связаны с предметами и явлениями природы и от них как «бесплотные духи» отделяются сравнительно поздно (на четвертой и пятой стадии, по Богоразу). «Концепция гения, — пишет Богораз, — прекрасно определяется у американских эскимосов под именем inua — „его человек“ (на языке азиатских эскимосов iuwa). Здесь ясно видно, каким образом человекоподобный дух увязывается вместе с вещью» (стр. 3).

Таким образом, на первых стадиях развития религии нет не только веры в некую единую сверхъестественную силу преанимистов, но нет и «всеобщего» одухотворения, нет и «бесплотных», «очищенных» духов Спенсера и Тэйлора. Сами предметы и явления природы наделяются сверхъестественными свойствами. С другой стороны, здесь В. Г. Богораз намечает развитие представлений о человекоподобных духах и развитие изображений — идолов, приближающихся к человекоподобным, что также интересно в свете приведенных высказываний Энгельса по этому вопросу.

В остальном автор подробно и тщательно описывает анимистические представления, и эти описания сохраняют свою ценность, он описывает мир всякого рода духов, отображающий бессилие общественного человека в борьбе с природой, мир многочисленных духов, находящийся на пути к развитию многобожия, содержащий зародыши этого многобожия.

Остается пожалеть, что В. Г. Богораз не привел здесь материалов, которые рисовали бы мир анимистических представлений со стороны отражения в нем колониального гнета и характерных черт туземной эксплоатации. Этот гнет усиливал и консервировал вековое бессилие в борьбе с природой.

В чукотском фольклоре В. Г. Богораз указывал впоследствии отражение «основных элементов жизни приморского Севера», черты разложения родового строя, сказки о злых богачах, о «помощниках при стаде», которые работают на этих богатеев, и др. [4] В своих «Чукотских рассказах» (1899) [5] он рисует образ грозною духа заразы, пришедшего с Запада, рисует вымирание целых стойбищ и те религиозные верования, которые опутывали жизнь северных народностей, ограбленных царской эксплоатацией и бессильных в борьбе с суровой природой: «Уже третий месяц грозный дух Заразы кочует по большой тундре, собирая с оленных людей человеческие головы в ясак. Никто не видел его лицом к лицу, но говорят, что ночью, когда последняя сноха, суетившаяся у костра, влезет внутрь полога, он проезжает мимо стойбищ на своих длинноногих красношерстных оленях, ведя бесконечный обоз, нагруженный рухлядью; полозья его саней из красной меди; женщины едут вместе с ним, следя за упряжными оленями; захваченные пастухи гонят сзади бесчисленные красные стада с рогами, похожими на светлое пламя… Никто не видел его лица, но люди называют его хозяином страны. Все говорят, что он пришел с Запада». В. Г. не оттенил этого материала в религиозных представлениях, описываемых им.

Большую ценность имеют также описания регулярных празднеств с определенными формами культа, в которых столь большую роль играет танец, как подчеркивает Энгельс. Объяснений возникновения и развития этих форм культа здесь В. Г. Богораз не дает. В последнее время он старался, опираясь на некоторые достижения теории Н. Я. Марра, поставить в связь развитие обряда и мифа, найти праоснову и обряда и мифа в их древнейшем зародыше — в кинетической речи. Дальнейшей трансформацией игры — кинетической речи — явится колдовской обряд, дающий с развитием звуковой речи основу и для мифа. Но он оставляет в тени еще более важный вопрос — связь этих празднеств с родовой организацией. Поскольку сама эта родовая организация выпала из поля зрения исследователя, постольку и обряды не получили своего должного освещения.