Чукотская сага
Шрифт:
Унпэнэр дождался товарищей и вместе с ними поднялся на тропу, идущую к перевалу. Теперь можно уже идти не гуськом, а рядом. Хоть всем пятерым в одну шеренгу! Можно идти по тропе, а можно и прямо по отлогому склону, по мху.
— Привал! — объявляет Унпэнэр и, крякнув от удовольствия, первым растягивается на земле.
Шторм либо утих немного, либо отсюда уже почти не слышен. Хорошо лежать, растянувшись, расслабив все мускулы… Впереди ещё трудный и опасный путь; но разве можно сравнить его с тем, что пройдено? Кожаная бечева, по которой поднимались на площадку с байдары, доживавшей свои последние минуты; узенькая птичья терраска, по которой пришлось столько времени пробираться над обрывом; водопад, под которым нужно было пройти, — всё это уже позади.
— Сейчас, наверно, часов девять, не больше, — говорит Аре.
— Ты по каким часам судишь? — отзывается Атчылын, оглядев небо, сплошь затянутое тучами. — По желудочным?
— Нет, я так, приблизительно. Если по моим желудочным судить, так мы уже третьи сутки в дороге. Я бы сейчас целого моржа слопал.
— Ближе было к тому, чтобы он тебя слопал. Ещё бы чуть-чуть — и попал бы ты на подводный обед… А по-моему, сейчас и семи ещё нету. Это из-за туч так стемнело.
Сходятся на том, что сейчас, должно быть, часов восемь. Ринтувги спрашивает:
— К утру дома будем?
— К утру вряд ли, — отвечает Унпэнэр. — А к полудню, я думаю, придем. К полудню должны прийти.
— А подарки ты не взял, Унпэнэр? — спрашивает Кэнири.
— Подарки наши в море плавают. Тут уж не до них было.
Кэнири почему-то улыбается. Но в темноте никто не видит его улыбки.
Вчера на вечернем заседании совещания молодых зверобоев выступал секретарь райкома. После его выступления объявили перерыв, но секретарь поднял руку и сказал: «Одну минутку, товарищи. Одну минуточку внимания. Хочу сделать внеочередное сообщение. Информацию, так сказать, неофициального характера. Два часа назад я говорил по радиотелефону с товарищем Вамче, председателем колхоза «Утро». И товарищ Вамче сообщил мне, в частности, что сегодня утром жена участника вашего совещания, знатного зверобоя Унпэнэра родила сына. Товарищ Унпэнэр здесь? Вот, товарищ Унпэнэр, Вамче просил передать вам поздравления. И мы к этим поздравлениям целиком, конечно, присоединяемся!»
Что тут было! Смех, поздравления, аплодисменты… Смущенный Унпэнэр еле выбрался из зала. Утром пошли в районный универмаг покупать подарки для Аймыны и новорожденного. К счастью, у Ринтувги, у Кэнири и Аре было с собой немного денег. Сложились, купили красивый цветастый платок, полдюжины мягких рубашечек с тесемками вместо пуговиц, крохотное пушистое одеяльце и даже матросский костюмчик. Продавщица говорила, что этот костюмчик «самое меньшее — для пятилетнего», но всем он очень понравился и решили взять. Унпэнэру было даже чуточку обидно, что такие малюсенькие штанишки продавщица считает слишком большими для его сына… Но когда байдару заклинило между берегом и Эввыквын-скалой, Унпэнэр и не вспомнил, конечно, про сверток с подарками. Надо было людей спасать, а не рубашонки с тесемками!
— Эх, ребята, костер бы сейчас развести! — говорит Кэнири.
— Неужели замерз? — с притворным удивлением спрашивает Аре. — Такой жирный, а мерзеешь. Жир лучше шубы греет, у любого кита спроси.
— А ты, скажешь, не замерз?
— Так ведь я худой — это совсем другое дело. И то, по-моему, температура самая подходящая.
Но Аре говорит неправду, он тоже многое отдал бы сейчас за возможность погреться у костра. Только не из чего развести костер: в горах Эввыквыт ни одной хворостинки не найдешь, кругом камни да сырой мох.
Какой там костер! Атчылын пытался закурить и то не сумел: спички у всех отсырели, головки спичек отваливаются при первом прикосновении.
— Пошли, ребята, — говорит Унпэнэр. — На ходу всё-таки потеплее.
— Темно, — отзывается Ринтувги. — Тропу в темноте не потеряем?
— Нет, здесь теперь прямая дорога. Все прямо и прямо. И всё на подъем, до самого перевала… А спуск… — Унпэнэр на несколько секунд умолкает, раздумывая о том, что спуск — это, собственно, одна из самых опасных частей пути. — Ну, к спуску, я думаю, уже и светать начнет… Ты, Атчылын, возьми теперь мотор. Как устанешь, передашь Аре, а после Аре я понесу. Ты, Ринтувги, держись позади, смотри, чтобы кучно шли, не растягивались.
…Всю ночь шли не останавливаясь: Унпэнэр боялся, что если остановятся, лягут, так уж не смогут потом подняться. В торбасах подстилки из сухой травы свалялись в твердые комки. Эти комки причиняли боль на каждом шагу, но охотники долго не могли собраться с силами, чтобы разуться и выкинуть их.
Чем выше поднимались люди, тем становилось холоднее. Мокрые непокрытые волосы Унпэнэра смерзлись, покрылись сплошной коркой льда. Одежда на всех обледенела. Даже на сгибах она стала грубой, неподатливой, а на груди и спине превратилась в тяжелые, мрачно поблескивающие ледяные панцири.
Первыми выдохлись Кэнири и Аре. Кэнири откровенно жаловался, отставал. Аре не жаловался, но и не балагурил больше и хромал уже не тайком, а открыто. Мотор несли теперь только Ринтувги, Унпэнэр и Атчылын, да и то всё чаще и чаще сменяя друг друга.
Лишь под утро охотники увидели впереди что-то светлое. Это был Эввыквынский ледник; от него до перевала оставалось не больше ста метров. Но для того чтобы пересечь ледник, хоть он в этом месте не шире обычной горной речки, потребовалось ещё около часу. Ветер здесь хлестал с особой силой и был особенно холодным. Руки окоченели. Атчылын с мотором на плече заскользил вдруг, заскользил и грохнулся на лед. Если бы Ринтувги не успел удержать его, Атчылын скатился бы, наверно, до самого низа, до самого конца ледника. Но Ринтувги ухватился одной рукой за камень, наполовину вмерзший в лёд, а другой рукой удержал Атчылына. После этого стали перебираться через ледник ползком.
Когда подошли к перевалу, совсем уже рассвело. Это хорошо — начинать спуск в темноте было бы слишком рискованно. Унпэнэр оглядывает товарищей. Вот Ринтувги, Аре, Атчылын… Но где же Кэнири?!
Унпэнэр бросается обратно и находит Кэнири, сидящего посреди тропы. Вслед за Унпэнэром подбегают остальные.
Кэнири пытается унять дрожь, силится что-то сказать, но лишь беззвучно шевелит губами. Наконец он произносит едва слышно:
— Я, ребята, больше не могу.
— Надо, — говорит Ринтувги.
Кэнири смотрит на него, на других и повторяет чуть громче:
— Я, ребята, больше не могу.
— Можешь, — говорит Унпэнэр. — Можешь, Кэнири.
Над поселком колхоза «Утро» поднялось ясное, но по-осеннему холодное, неласковое солнце. И всё же — каким бы ни было оно неласковым — засверкали покрытые инеем толевые крыши новых домиков, заиграл солнечными бликами ручей. Казалось, что он даже зажурчал немного погромче. Наперебой зачирикали над ним, перелетая с берега на берег, птички. Может быть, сегодня они соберутся и полетят на юг, куда давно уже тянется стая за стаей. Вот они и прощаются с ручьем, возле которого выросли, возле которого только этим летом научились летать. Прощаются, желают ему долгого сна — на несколько месяцев, до самой весны, до тех пор, пока солнце начнет пригревать и птицы начнут возвращаться с юга.