Чума болотная
Шрифт:
– Не доверяешь мне, мальчик?
– Нет.
– А как я могу доверять тебе?
– Моё слово нерушимо, спроси у любого.
– Наслышан, - хозяин немного подумал.
– Что ж, я поверю тебе. Но имей в виду - меня можно обмануть лишь раз.
Он покопался в саквояже. Затем пожил на стол стекляшку и повернул столешницу ещё раз. Та часть стола, на которой лежал камешек, оказалась по эту сторону черты.
– Твой черёд, - сказал он.
– Выполняй слово.
– Проверь камень, - не сводя взгляда с Мельника, бросил в сторону Хитрована Креш.
– Надеюсь, ты не против?
Хозяин кивнул. Он ждал и смотрел на Басю, а та в свою очередь смотрела на Креша. Она смотрела на него равнодушно, словно уже вычеркнула из списка тех, с кем могла говорить. Это его задевало больше ненависти.
– Подходит, - сообщил Хитрован.
– Камень что надо! Отдавай девку и пошли!
– Я жду, - улыбнулся Мельник.
– Отрыв!
– крикнул Креш.
Они рванули к выходу, но хозяин опередил их. Он взревел и дёрнул потайную верёвку. Огромная задвижка упала на дверь и заклинила её.
– Ах ты, мерзавец! Ещё говорил мне что-то о чести, о нерушимом слове. Вздумал обмануть меня, Мельника?
– Собирай структуру, - шепнул Креш Джабраилу.
– Я не могу поверить, - пробормотал тот в ответ.
– Ты нарушил слово! Креш нарушил слово, вот так да!
– Работай, Жаба, чёрт тебя возьми! Стасик помоги ему. Ну же!
Он повернулся к Мельнику и усмехнулся, хотя из-за нарушенного слова и ситуации в целом, чувствовал себя неуверенно, а если сказать точнее - в полном дерьме.
– Что ты сделаешь нам?
– с вызовом произнёс он.
– Ты же не можешь пересечь черту.
– Верно, негодник, - ответил хозяин.
– Но у меня есть помощники, знаешь ли.
Он свистнул. Из лаза, проделанного в стене и прикрытого куском шкуры, один за другим выбралось несколько псов. И вылезли они по эту сторону черты. Чёрные, злые, учёные. Им не нужно было объяснять, кого рвать на куски. Всякий кроме хозяина считался врагом, если только не прозвучит поправка. Мельник поправок не сделал.
Хитрован и Креш медленно выступили вперёд и отвлекали на себя псов, пока Стасик с Жабой пытались собрать структуру. Тем временем Бася прошлась вдоль стенки, стуча кулаком по доскам. В одном месте звук показался ей подходящим.
– Ломайте здесь!
– крикнула она Крешу.
– А я задержу собак.
– Ведьму не портить!
– приказал Мельник псам.
Те оказались достаточно смышлёными, чтобы понимать даже такие сложные приказы. Не простые оказались псы. Они попытались проскочить мимо Баси, куснуть Джабраила или Стасика. Но девчонка держала оборону. А тем временем Хитровану удалось проломить доски, и он вывалился наружу, на большой сугроб. Вскоре туда отступили и остальные.
Псы бросились следом, но здесь уже всюду валялись палки и обломки досок с торчащими гвоздями, так что зверюгам пришлось нелегко.
– Готово!
– закричал, наконец, Джабраил.
***
Воздух начал сгущаться. Сперва еле заметно, но вскоре вокруг них возникло нечто похожее на радужную плёнку мыльного пузыря, только гораздо более плотное. Пузырь подскочил вверх вместе с ними, и почти сразу опустился обратно, хотя место оказалось уже другим - ни снега, ни сарая они не увидели.
– Чёрт, нас пятеро!
– воскликнул Хитрован и, раздвинув руками оболочку, точно это были ветви дерева, выбрался наружу.
Креш попытался схватить его за руку, но тот увернулся. То, что напоминало плёнку, сомкнулась вновь.
– Я ещё не готов, Креш, ещё поброжу тут маленько. А вы идите. Вам пора.
Оболочка пузыря стала мутнеть и разглядеть, что там снаружи происходит, становилось всё труднее. Хитрован медленно пятился от них и будто исчезал в тумане. Креш понимал, что ещё может разорвать пузырь, и все они останутся вместе, но останутся здесь. Ведь тогда их всё равно будет пятеро, а впятером они никогда не выберутся. Может ли он решать за других? За малыша Джабраила, за Стасика? За рыжую девчонку?
Жаба прижался к Басе, а та сжала руку Креша, да так крепко, что и рванись он из пузыря, сразу не получилось бы. Стасик же стоял гордо, скрестив на груди руки, будто именно он всё и устроил.
– Я попытаюсь найти Юлу, соберу новую ватагу...
– долетел до них угасающий голос Хитрована.
Больше они не смогли расслышать ни слова. А с пузырём что-то происходило, но они не видели что именно. Только ощущение свободного падения возникало время от времени где-то внутри. Креш хмурился. Получается, он не только нарушил слово, но и бросил одного из своих. От обиды на самого себя, в глазах появились слёзы. А потом наступила тьма.
Он стал понемногу вспоминать прошлое. Сквозь муть проступили лица прежних приятелей, он кажется даже считал их друзьями. Родители. Да у него были родители. Папа и мама, и бабушка. Затем он вспомнил инструктора, который готовил его и провожал к Полигону. Он вспомнил подготовку к испытаниям. И понемногу стал вспоминать всё, что объяснял инструктор.
Дело было в воспитании. Их утопическое общество основано на свободе, а воспитание эту свободу всё время ограничивало. Воспитание детей вообще - узкое место любой утопии. Ведь это часто насилие. А насилие никогда не приводит к полной гармонии. Какая-то часть воспитуемых обязательно восстановит себя против учителей, родителей, общественного уклада. Проблема свободной этики в том, что её нельзя навязать. А общество, не имеющее механизмов воспроизводства граждан, будет нестабильным.
И потом, только словами и чужими примерами не объяснишь, где заканчивается доблесть и начинается глупость, где упорство переходит в упрямство, принципы в снобизм. Чтобы по-настоящему научиться различать добро и зло недостаточно послушать учителей или родителей, нужно получить собственный опыт, сопоставить его с чужим. Но любой опыт требует времени, пути проб и ошибок и зачастую целой жизни. И тогда эти ошибки будут болезненными для всего общества.
Полигон позволял заменить воспитание самовоспитанием. Только там Креш смог взвесить ценности и познать на собственном опыте, можно ли, например, считать добром умение держать слово, если этот принцип в определённой ситуации приводит к напрасной потере людей. И в любой ли ситуации не нужно бросать своих. Он совершил сотни поступков, каждый из которых закалял, выковывал его этику.