Чумные
Шрифт:
Трап был близко, но чумные - еще ближе. Они бежали быстрее, догоняли выдохшихся беглецов, а арбалеты на палубе перезаряжались. Кто-то выпустил стрелу, она вонзилась в грудь чумного и сбила его на землю. Но одной стрелы было мало. Матросы рубили канаты. Краем глаза Филипп заметил, что еще один безумец готовится к прыжку на Ванессу.
Филипп резко потянул девушку, повернулся боком, пропуская ее мимо себя. В развороте вытащил из петли на поясе трость. Ванесса, почувствовав, как ее учитель отстает и оказывается ближе к чумным, на миг в страхе оглянулась, чуть замедлила бег. В ее глазах лекарь увидел смертельный страх за
– Беги, зараза!
– Страшно крикнул он Ванессе. Та побежала из всех сил.
Трость опустилась на голову ближайшему чумному, тому, что хотел прыгнуть на девушку. Филипп заметил на шее у него вздувшиеся черные вены.
Под ухом и над головой лекаря просвистели болты. Четверо чумных упали на настил, точно срубленные сухие камышовые стебли. Мешок за спиной не помешал сделать пируэт прямо перед безумцем, который нацелился на Филиппа, оказаться у него за спиной и слева и нанести удар выхваченным мизерикордом под череп. Чумной распластался по настилу с набалдашником от трости под ухом.
"Надо же, еще что-то помню. Не только разговоры с монахами!" - подумал он и бросился бежать дальше. Ванесса уже взбежала по трапу, стояла на краю палубы, непроизвольно протягивала руку Филиппу и что-то кричала. Его отделяли от чумных десять футов. До трапа было меньше пяти. И тут все произошло в точности, как во сне.
Не только у моряков были арбалеты. Один из стражников, что бежал в толпе чумных, поднял арбалет и выстрелил в Филиппа. Болт прошил голень, сломал кость и впился в доску под лекарем. Алхимик закричал, и вспомнил, что во сне какая-то боль пришпилила его к доскам в этом же месте.
Ванесса протягивала ему руку и отчаянно кричала что-то, ее держали два матроса, еще несколько рубили канаты. Время как будто увязло.
Филипп стянул мешок со спины, порвав правую наплечную лямку. Он сомневался, что сможет докинуть. Но потом он вспомнил, что там. Чек, рекомендательное письмо, фолиант, его книга с росписью, одежда.
Письмо Ванессе.
Филипп закричал изо всех сил и бросил мешок на палубу. Тот пролетел над трапом и глухо упал Ванессе под ноги. Девушка рванулась, на мгновение вырвалась из крепких рук, но они тут же схватили ее вновь. Слезы текли по ее щекам, она кричала и плакала. Филипп вдруг понял, что ему ужасно не хотелось расстраивать подопечную, и это было единственным, о чем он жалел перед смертью.
Мешок лежал у ее ног.
Разъяренная толпа была за спиной Филиппа.
А за спиной Ванессы стоял Бессмертный, сотканный из тьмы и тени, которого видел только Филипп. Его глаза светились Светом, а лицо было черней космической пустоты.
"Что-то начинается, что-то кончается, и цикл всегда начинается вновь" - Подумал Филипп, взглянул в глаза Ванессы и улыбнулся ей. Широко, так, что стали видны острые парные клыки.
– "А ты не переживай. От судьбы не убежишь".
– Алхимик смотрел в глаза девушки и сожалел, что она не слышит его мысли. Та рвалась в руках матросов и плакала. Она видела Мартина, который уже замахнулся колом, метя под левую лопатку лекаря. В тот момент его все-таки сковал ужас в ожидании близкой смерти, и тут в его голове промелькнула мысль, неожиданная и отрешенная:
"Так долго живу на свете, а так и никого не загрыз. Тоже мне, проклятие Древних".
Мартин всем своим весом навалился на кол. Острая боль
Ванесса билась и кричала. Ее плач был слышен в трюме и в милях от берега, среди леса.
Бессмертный стоял и не сводил глаз с Филиппа, а Филипп не сводил глаз с Ванессы и Бессмертного за ее спиной до последнего мгновения. Толпа не дала лекарю умереть без лишних мучений. Живое море рук, горящих глаз и разинутых в страшных воплях ртов схватило еще не умершего лекаря за руки и ноги, потянуло. Кол еще сильнее порвал грудь.
Филипп взглянул на Бессмертного и почувствовал, что больше не ощущает боли. Наверное, это он что-то сделал, чтобы не дать ему умереть в муках. В мыслях алхимика не было ярости и злобы на мир. Была только жалость к дочери, смирение и спокойствие.
Матросы обрубили канаты и сбросили трап. Чумные, успевшие взбежать по нему, мгновенно погибли от ударов секир разжалованных хускарлов. Филипп успел увидеть, как корабль начинает отходить от пристани, видел, что Ванесса теперь в полной безопасности, пока чумные тянули его конечности в стороны, движимые яростью и упивающиеся кровью.
Ванесса увидела, как толпа голыми руками четвертовала Филиппа, разорвала его на части, и тогда из ее горла исторгся горький вопль, от которого дрогнули даже самые черствые и безжалостные воины с фрегата. Это был крик дочери, во второй раз жестоко потерявшей отца.
Бессмертный стоял на палубе, невидимый для людей, и смотрел на толпу и на Ванессу. Стоял и смотрел в мрачной задумчивости, как будто заново переживал какой-то отрывок из своей бесконечно долгой жизни. Так и было.
Корабль плыл в Десилон.
XIX
Несколько дней Ванесса оплакивала Филиппа. В эти дни кок приносил ей еду в капитанскую каюту, которую она занимала. Сначала девушка ничего не ела, и только спустя два дня, когда голод и жажда стали невыносимыми, она притронулась к пище и больше не мучала себя. Когда Ванесса в первый раз вышла на палубу из капитанской каюты, прошла неделя со дня отплытия в Десилон.
Большую часть дня Ванесса просто пыталась свыкнуться с утратой, пережить ее так же, как все остальные. Однако это было слишком тяжело сделать, боль от потери последнего дорогого ей человека была слишком сильной, невыносимой, она обжигала ее изнутри и обугливала душу. В жизни девушки как будто стало меньше света, и дело было не только в темной каюте. Ей казалось, что больше ничто и никогда не обрадует ее, что тяга к знаниям и желание узнать абсолютно все станут несбыточными детскими мечтами, растянувшимися на десятилетие. Однако кое-что по-прежнему радовало Ванессу в этом мире. Для нее воспоминания о лекаре оставались светлыми, грусть через неделю перестала быть невыносимой и обжигающей, стала приятной, от воспоминаний наворачивались слезы не только горечи, но и радости. Он стал ей вторым отцом, ничуть не худшим, чем Солт. И то, что Филипп оставил после себя, было для нее самым дорогим на свете.