Чунье
Шрифт:
Дом стоял на пригорке, лицом к небольшому распадку, в который заходила текущая мимо река. Она была неширокая, метров пятьдесят, не больше. Берега местами полого опускались к воде, образовывая небольшие песчаные пляжики, местами, там, где берег повыше, были засажены кустами и деревьями. Конечно, никто их специально не садил, но уж очень эти заросли были уютны и декоративны. Насколько хватало глаз, вдаль тянулась бескрайняя долина, украшенная небольшими холмами и петляющей речкой. В общем, передо мной были не горы, не овраги, и не лес, а что-то сглаженное, очень просторное и одновременно уютное. Есть, есть такое подходящее определение – лесостепь! Это когда кругом, куда ни посмотри – степь, и только иногда небольшие рощицы вдоль русла рек. Натянуло облаков и стало моросить…
Знаете, что такое дежа вю? Вновь я посетил сей уголок земли, где я… где я что я?
Вроде бы бродил по этой долине с бионтами, вроде даже не во сне, а наяву, но та явь была какая-то непрочная. И потом: тогда не было этих коровок размером с грузовик, ласково заглядывающих в глаза. Впрочем, тогда не было и высокого крыльца, огороженного невысокими каменными перилами, с которого было так удобно наблюдать за равниной.
– Хотя-хотя-хотя-хотя – поманил я, свесившись через перила и протягивая на ладони кусок сахара самому маленькому зубру, почти зубрёнку. Почему я так говорил? Не знаю, но малыш (килограммов на двести – двести пятьдесят) только настороженно попятился от протянутой руки. Уже через секунду его отодвинул подошедший Герасим. Я рисковал, вы не думайте – это не лошадку кормить, здесь морда побольше – в этот раз язык аккуратно слизнул сахар прямо с ладони… ну как аккуратно – как будто руку наждачкой протёрли. Вслед за ним ко мне потянулись и остальные.
Аё! Уже когда Герасим отходил и повернулся ко мне в профиль, я вдруг заметил, что это девочка! Эдакая Гром-баба! В ту же секунду на его… на её место протиснулся судя по всему, папаша, который был раза в полтора крупнее показавшегося теперь мелким бывшего Герасима. Да что ж за свистопляска у меня с этими именами, причём постоянно? Я вытер пот со лба и протянул, пусть будет – новому Герасиму, кусок побольше.
Ха! – этот громила оказался нежнее, чем его подруга, я практически не заметил, как он смёл с ладони кусок сахара. Так я накормил одной сахарницей ещё пять особей – трёх побольше и двух совсем ещё подростков. Под конец я совсем осмелел и даже спустился к ним с крыльца и пару минут постоял рядом. Знаете, это такое ни с чем не сравнимое чувство единения с природой, когда рядом с тобой бык весом полторы тонны, ты его гладишь по кучерявому носу, а сам при этом оглядываешься по сторонам и смотришь, чтобы он или его соседи тебя ненароком не размазали по кедру, растущему перед домом. Как только ты перестаёшь гладить, он своей мордой, похожей на бетономешалку, нетерпеливо подталкивает тебя под руку, и ты опять гладишь. Гладишь, и чуть не писаешься от страха. Красота! Попробуйте!
Может показаться странным, что человек, проснувшийся незнамо где, в первые минуты не заламывает руки в немом (хотя можно и покричать) вопросе: где я оказался и верните меня на родину, а идёт кормить животных, будто он в контактном зоопарке.
Если честно, я себе и сам порой удивляюсь. Ещё со школы. Вот придут родители… вот придёт мама с родительского собрания… даже не так: папу мы на родительское собрание не пускали после того, как он пришёл обратно, как бы это сказать – не в духе, что ли? Пришёл, и сразу полез в шкаф, чтобы взять дедов ремень и задать мне несколько вопросов по поводу вновь появившейся информации. Я тогда подготовился и ремень этот спрятал. Ну не будет же он меня пороть подтяжками, которые были на нём. Нет, до подтяжек он не дотронулся, зато схватил шнур от утюга и начал лупить меня по заднице. Вы не представляете, как это больно, даже через трое штанов!
Мама в это время бегала вокруг и кудахтала как квочка: «Коленька, Коленька, перестань! Коленька, Коленька, он исправится! А ты что молчишь? Живо говори, что больше так не будешь…»
Я же перед этим прочитал какую-то героическую книгу, поэтому находился под впечатлением. Зубами впился в ковёр и молча совершал локальный подвиг. Отцу надоело, и он бросил шнур в сторону.
С тех пор на школьные
Прим
В связи… или всвязи? В общем, из-за того, что автор прячет от меня написанное и прочитать его тексты мне удаётся лишь эпизодически, простите мне эту запоздалую рецензию на самые первые абзацы этой книжки.
Впрочем, вам ведь без моих пояснений ясно, что автор опять страдает гебефренической шизофренией, что выражается в его ярко выраженной придурковатости и детскости, неумении отвечать за свои поступки. Вернее, нежелании отвечать за свои поступки. Впрочем, если это на самом деле так, то ни о каком «автор страдает» не может быть и речи – автору явно это доставляет удовольствие. Посудите сами: в ковидные времена, когда из России и Беларуси стало почти невозможно добраться в Болгарию и люди хватались за любую возможность, он собезьянничал и разместил на русскоязычной страничке в болгарском фейсбуке такое объявление: «Завтра в 10 утра выезжаю из Минска в Бургас. Еду без всяких там ночных гостиниц, ориентировочное время прибытия на место в 8-10 утра послезавтра. Могу взять парочку попутчиков, документы, вещи и/или домашних питомцев. Но не хочу!»
– Представляете, какие отзывы он получил? Но не это его характеризует, а видео, которое он выложил потом в восемь утра. Там он говорит: «Спасибо авторам всех комментариев, особенно плохих. Вы не представляете, как ненависть всяких чмошников помогает в пути, бодрит получше кофеина и стимулирует пройти всю трассу без ошибок. Рекомендую!»
Как мы видим, налицо рецидив заболевания, осложнённый особой формой конечной тупости, признаки которой можно было распознать ещё на первых стадиях написания им Пролога.
Лампа
Первый раз в жизни мне не хотелось под крышу, но всё же этот ненамокающий дождь стал потихоньку намокать мою одежду. Ну, или если вас раздражает мой авторский стиль – одежда стала намокать… так правильней, но не лучше… Ах, да, ещё требуется описание героя: я был одет в старые спортивные штаны и такую же майку – когда-то синюю, местами уже дырявую.
Дом. Вот вы приходите в свой дом через много-много лет. Даже если в нём сделали ремонт, перекрасили стены, пристроили какой-то глупый навес – вы всегда скажете, что это ваш дом. Другая ситуация: кто-то построил дом, при этом постарался, чтобы он был как ваш. Для чего – не знаю, но он старательно подбирал цвет, мебель, скопировал всё, вплоть до высоты ступенек. Вы входите и сразу чувствуете, что это не тот дом, что вы к нему не имеете никакого отношения.
Этот дом был мой, но какой-то не такой. Вот здесь я вкрутил шуруп в торчащую стропилину, чтобы натянуть жене бельевую верёвку. Нет, сначала я просто вбил гвоздь, но он быстро расшатался и вывалился, даже дырка от него осталась. Пришлось «делать на совесть». Ламинат в кухне – моя работа, постелил криво, но по сравнению с тем, как мне сначала сделали турские мастера – выше всяческих похвал. Печка, то есть – печки: ну не могут ведь печки быть с абсолютно одинаковыми дефектами? Мои печки, сам покупал, сам помогал устанавливать. Лыжи у печки стоят… память подсказала… а-а, нет, это не память, это песня – никаких лыж не наблюдалось.
Я выглянул в восточные окна гостиной: не было ни бани, ни забора! И даже следа от них! Вместо здоровенного каменного забора высотой два метра и шириной более полуметра был замечательный вид на какой-то сад, по всей видимости – черешневый. Вместо бани из блоков тоже какие-то кусты и лужайки. И никакого намёка на развороченный фундамент или ещё что-то. И ещё кедры перед домом: огромные деревья больше метра в обхвате, они как три богатыря закрывали его от нескромных взглядов с той стороны реки или ветра. Интересно, но одна особенность сразу бросилась в глаза, то есть – в уши: как только поднимался ветер, кедры начинали свистеть. Вот говорят: шум ветра в ветвях, кронах, и так далее, здесь было по-другому – ветер заливисто свистел!