Чувство вины
Шрифт:
Курица бывал за океаном чаще, изводил холсты и картоны, покрывая белоснежные грунтованные поверхности изображениями голых женщин. Он искал свой стиль, который годами ускользал от него. Надеялся, что вдалеке от привычных мест сможет словить долгожданное откровение. Он верил в традиционные жанры изобразительного искусства и одновременно завидовал художникам, которых принято называть «современными» и «актуальными». Художники эти бойко разрабатывают потребность интеллектуально избалованной части человечества в экстравагантных развлечениях: то черепа драгметаллами украсят, то из мумифицированных человеческих тел скульптурную композицию составят,
Недавно три девицы в лосинах и разноцветных шапочках-чулках залезли на алтарь главного московского храма, вскрыли себе вены и, размахивая кровоточащими руками и обагряя утварь и врата, стали возносить молитву, в которой попросили Пресвятую Деву прогнать президента. Девиц перебинтовали наскоро и в тюрьму. Оказалось, они и раньше себе всякие выходки позволяли. Например, однажды их предводительница стащила из супермаркета осьминога. Не просто вынесла, а в киску себе затолкала и прошла, виляя бедрами мимо кассы. Подруги все на айфоны засняли и в Сети выложили.
Что тут началось! Одни призывали побить кощунниц камнями, другие требовали отпустить, третьи стали искать компрометирующие служителей церкви факты. У архиерея бляди какие-то всплыли, у патриарха – дача, гараж, часики наручные на сумму, равную двадцатилетней зарплате среднего прихожанина.
Не успели разгладиться швы на запястьях, а девахи уже прославились на весь мир. Обнаружилось, что президента хотят прогнать не только эти трое, а целое поколение. Очкарики-хипстеры с челками, городские бездельники, которых неожиданно сразу очень много из кафе, музеев и парков повылезло. За алтарных самоубийц вступились западные духовно опустошенные интеллектуалы, подогреваемые науськиванием тамошних спецслужб, только и мечтающих о подрыве авторитета Рашн Ортодокс Черч, на которой вся Русь только и держится. В перформансе с осьминогом эксперты обнаружили надругательство над памятью Христа, символом которого, как известно, является рыба. А где рыба, там и осьминог. С морепродуктами нынче лучше не связываться.
Прокуроры вменили арестованным бесовское дрыгание, непотребное приплясывание и адское шевеление с целью возбуждения, разжигания и унижения. Тетеньки с глазами выброшенных кукол из комитетов этики, эстетики и общественной морали трагически сообщили об атаке Диавола на Третий Рим.
Курица локти кусал: соскам злополучным едва за двадцать перевалило, а он уже Христа пережил и до сих пор никому не известен. Курица страстно жаждал славы, испытывая одновременно парадоксальную неловкость от мысли, что надо выпячиваться, обдумывать и планировать скандал, а хорошо бы и родиной слегка торгануть, выставить напоказ какую-нибудь пакость, что-нибудь гнилое выискать, хоть сатанинские скачки в храме устроить, только бы западным кураторам и правозащитникам угодить. Одновременно он боялся боли, насмешек, избиений, ареста, срока, холодного тела осьминога, которого придется куда-то засовывать. Курица продолжал сторониться остросоциального искусства, вдохновленного общественным протестом, продолжал отчаянно рисовать голых женщин, веря, за неимением идей, в силу собственной искренности.
Из всех сюжетов Курицу интересовал только этот. Ничего другого в голову не приходило с тех пор, как малым дитем, ползая по полу, нарочно заглянул под подол родной тетке. Два столба ног, переходящие в огромные полушария. Затемнение между этими полушариями гипнотизировало, притягивало и с того дня затмило все звезды и светила. Курица стал художником, чтобы иметь предлог снова и снова овладевать этой тенью. Кроме того, при такой зависимости рисование – единственный способ уберечь себя от погони за каждой юбкой. Всё – желание, страсть разгадки, томление – в линии и пятна уходит.
Он старался рисовать только блондинку. Чтоб в другую не влюбиться. Она всегда была готова. Любые позы принимала. Только в последнее время была сильно занята, и Курица подыскал себе натурщицу. К стене в гостиной был прислонен большой холст, на котором в полный рост стояла фигуристая деваха. С шеи на грудь свисал крупный золотой крест, голову венчала патриаршая митра. Кисти рук перемотаны окровавленными тряпками. На зрителя дева смотрела так, что слюна не сглатывалась и сердце с ритма сбивалось.
Душ треснул, вода била во все стороны.
– Ты обещал исправить! – крикнула блондинка.
– Сегодня исправлю!
– Я могу вызвать мастера.
– Я сам.
Очень сексуально, когда мужчина с руками. Курица знал, что умение чинить сантехнику делает мужчину сексуальным. Он хотел быть сексуальным и потому твердо решил исправить душ.
Принялись завтракать. Курица суетился возле холодильника, причитая: «Чего-то хочется, а чего не знаю», и то и дело запихивал в рот все подряд. Фрукты, ягоды, бекон, сыр, салат, капсулы витаминов.
Блондинка чинно сидела за столиком на балконе и пила кофе маленькими глоточками. Пока она решала, что будет есть, он уже набил пузо и теперь кипел энергией.
– Как несправедливо, что нет бессмертия, – пожаловалась блондинка апельсиновому соку, который налила в стакан.
– Взболтала? – встрял Курица.
– Взболтала, – блондинка встряхнула прозрачную бутылку.
– Видишь, сколько гущи на дне, – наставительно указал Курица.
– Отстань.
– Ты мой поросеночек, – Курица ущипнул блондинку за грудь.
От радостной новости и полного желудка Курица весь бурлил. Ему всегда нравилось лапать блондинку, называть поросеночком, а долгожданная новость совсем взбудоражила его.
Внизу, у бассейна, девица в купальнике облокотилась о парапет.
– Хороший город – как ни глянешь в окно, обязательно увидишь классную задницу!
– Хочешь сказать, я жирная свинья? На баб пялишься?!
Комплименты, которые он считал проявлением нежности, слова вроде «поросеночек» и «хрюшок» оскорбляли блондинку, щипки и шлепки она принимала за намек на собственную полноту. Она недолюбливала свою женственность, бедра, грудь и особенно круглый животик, который любили режиссеры и зрители и который вызывал к ней абсолютное доверие спонсоров фонда. В то утро грудь набухла, соски болели.
– Я люблю твое тело!
– Можно спокойно позавтракать?! – в ее голосе звякнуло раздражение.
Блондинка смешная и трогательная, когда злится. Это и подбивает Курицу на шутливое хулиганство. Чтобы вызвать визг, надутые губки, брань, звучащую по-детски. Чтобы она гонялась за ним, пытаясь заломить руки, повалить, защекотать до дикого хохота. Сейчас она обиделась иначе. Такая ее обида, помноженная на откуда ни возьмись взявшуюся скорбь по несуществующему бессмертию, служила предвестником слез, рассуждений о собственных страданиях и несправедливом устройстве мира. Сделав глоток плохо взболтанного сока, она сказала: