Чувство вины
Шрифт:
– Вы еврей? – спросил он меня.
– А что? – ответил я.
– Вы носите здесь волосы, – ткнул он в висок, имея в виду мои баки, – и поселились в религиозном районе.
– Допустим, – согласился я на всякий случай и рассказал нашу историю.
Солдат выслушал и пообещал поговорить с Авраамом. Мы стали ждать.
Через несколько минут солдат сообщил, что обо всем договорился – мы можем съехать даже не в десять, а в половине одиннадцатого. Отдал честь жене и подмигнул мне:
– Он скоро умрет.
– Я его проучу! – как только патруль удалился, жена вскочила с постели и забегала по комнате. – Он меня,
Жена – сова, поднять ее на заре – все равно что медведя разбудить.
Первым делом она написала шариковой ручкой на стене возле кровати, что Авраам монстр, чудовище, что от него надо бежать.
Хорошая идея, но если поставить себя на место будущих клиентов «отеля» Авраама, то они вполне могут свихнуться. Снял ты комнатку у милого старичка в историческом центре, развлекся с женой, отвернулся к стенке, счастливый, и видишь: «Авраам – монстр, беги, пока не поздно!»
Я вспомнил бабушкины рассказы про то, что пленные немцы, которые после войны строили в Москве дома, разбивали о стенки яйца и заклеивали обоями. Яйца тухли, и запах в квартирах навсегда становился невыносимым. Вряд ли у пленных немцев был избыток продуктов питания, чтоб пускать их на месть, только бабуся моя обои переклеивала постоянно, но аромат в квартире все равно стоял специфический.
У нас оставались кое-какие запасы, и я разбил пару яиц за холодильником и кухонным шкафчиком. Посмотрел по сторонам, что бы еще придумать. Выключил свет, снял светильник и начал было соединять провода, но тут жена щелкнула выключателем, и меня отбросило на пол. Ничего. Я привык добиваться своих целей. Даже училка в начальной школе на родительском собрании отмечала мою целеустремленность. Довольно дипломатичная тетка была, надо отдать ей должное: целеустремленность моя в ту пору проявлялась в том, что на каждой переменке я задирал девочкам платьица.
Короче, пригладил я волосы, успокоил супругу и снова взялся за провода. Электричество – моя стихия. Я в электричестве дока. На трамвайные рельсы, правда, с детства боюсь наступать, все кажется, долбанет. Но это маленькая странность мастера. У нас вся семья на электричестве помешана. Отец сигнализации устанавливает, а дядя какие-то детали с трансформаторов свинчивал, пока пять лет не дали… Кстати… дядя в детстве меня учил связанные шнурками ботинки на провода закидывать. Если ботинки тяжелые, провода замыкает. Диспетчер отключает напряжение и в этот момент надо успеть срезать кабель и везти в пункт приема цветмета.
Соединив провода, я вспомнил совет приятеля-сантехника, как подгадить надоедливому клиенту. Порылся в поисках тряпки. Ничего. С трепетом достал из чемодана священные трусы, поцеловал их, скомкал и запихнул в унитаз. Будто жилы свои рвал, оттого затолкал поглубже. Надежно закупорил.
Закончив последние приготовления, мы уселись в полумраке. Жена наотрез отказалась выходить раньше десяти. Даже в кафе идти не захотела. Нажав на слив в туалете, она громко закричала и выскочила, спасаясь от накатывающей волны. Забыл ее предупредить.
Ровно в десять мы с гордыми лицами победителей вышли во внутренний дворик, оставляя позади крепко заминированную подлостями комнатку.
Авраам сидел за круглым столом спиной к нам. Вся его спина выражала презрение.
Жена, не поворачиваясь, направилась к выходу.
Я положил ключ перед Авраамом.
Я увидел
Я не удержался – захотел встретиться с ним взглядом напоследок.
Глаза его смотрели мне за плечо, туда, где за стенами дома, за стенами города в глубокой впадине белый осколок вспорол желтые горы. Глаза были остры и неподвижны, как кристаллы соли, и не пульсировала в них воля, а только отражались окружающие предметы и небо немножко.
Ребенка мы назвали Авраамом. Жена настояла. Я Василием хотел. В честь дяди электрика. Хорошо, сын родился. Не представляю, как бы девочка с таким именем на свете жила.
Чувство вины
– Я беременна! Слышишь?! Я беременна!
Разбудила, прыгнула в постель, тормошит.
– Две полоски! Я беременна!
Он трет глаза. Фокусируется. Две красные полоски. Как на австрийском флаге. Или двоится спросонья? В самом деле – две. Целует ее бархатный нос, щеки, лоб, колющие ресницами глаза, мягкие белые волосы.
– Какое счастье!
А что еще сказать? И вправду счастье.
По ту сторону жалюзи просыпается город. Потягивается, ворочается, зевает, фыркает в умывальниках, тяжело дышит на утренней пробежке, хрустит тостами, глотает витаминные смеси, шумит яхтенными моторами, стрекочет электропилой садовника.
– А это что? – она указывает на спинку новой кровати, обтянутую серой тканью, на то место, куда по ночам упирается его голова. Там пятно.
– Жир! Ты выделяешь жир! – разоблачает она.
– Зато не надо мазаться кремом по сто раз в день!
– Ты прямо курица-гриль! – хохочет она. – У меня будет ребеночек от курицы-гриль, такой же хорошенький и жирненький!
Блондинка – киноактриса, которая в последние годы все меньше снималась и все больше времени отдавала благотворительному фонду, который основала несколько лет назад. Она собирала деньги на сложные операции для детей. Операции такого рода должны проводиться бесплатно, но больницы по разным причинам отказывают пациентам: не хватает лекарств, оборудования и специалистов. Карьера у блондинки как раз забуксовала, и тут Курица подал идею, что, пока она еще известна, можно организовать благотворительный фонд. Предмет приложения собственной доброты долго искать не стали – решили спасать детей. Детей спасать приятно, и деньги на детей дают охотно.
Дела пошли лучше, чем можно было предположить. Отзывчивых добряков нашлось предостаточно. Сотням обреченных малышей подарили новую жизнь. Вскоре и государство обратило внимание на фонд и включилось в его поддержку. Блондинка стремительно набирала социальный вес, ее уже называли не актрисой, а общественным деятелем. Вручили премию президента. Новых ролей предлагали так много, что она могла выбирать самые лучшие.
Помимо почитания пришло и материальное благополучие. Разумеется, она не присваивала пожертвования, но от гонораров не отказывалась. Купив уютную квартирку в Майами (ведь в России при всей к ней любви холодно и непонятно, что будет), блондинка стала проводить все свои отпуска за океаном в компании Курицы, отдыхая от благих дел, журналистов и почитателей, набираясь сил для того, чтобы, возвращаясь, изливать на российских сирот новые потоки добра и радовать поклонников очередными перевоплощениями.