Чужак в чужой стране
Шрифт:
— Сенатор, — ледяным тоном произнесла Джилл, — ваше гостеприимство предполагает мартини?
— А как же! Лучшее мартини в мире — мы тут не пользуемся вермутом, благословляем наши коктейли, вот и все. Двойное мартини для маленькой леди. Благослови тебя Бог, сын мой — да поскорее! Выпьем быстренько, пойдем засвидетельствуем уважение нашему архангелу Фостеру, и затем прямиком в Святилище, к Верховному Епископу.
Принесли бокалы и выигрыш. Они выпили с благословения Буна, затем он поспорил с ними, настаивая на том, что призы (три сотни долларов)
Бун благосклонно кивнул:
— На вас лежит отблеск милости Божией, док. Мы вас еще спасем. Ну, еще по одной, друзья?
Джилл надеялась, что кто-нибудь согласится. Джин был разбавлен водой, но в животе у нее разлилось тепло, и она стала терпимей относиться к Буну. Однако никто не отозвался, поэтому Бун повел их прочь, по лестнице, мимо плаката с надписью: «НИКАКИХ ИЩУЩИХ, НИКАКИХ ГРЕШНИКОВ — ЭТО ОТНОСИТСЯ КО ВСЕМ ВАМ!»
За плакатом пряталась дверь.
— Епископ Бун и три пилигрима, гости Верховного Епископа, — объявил Бун.
Скользнув, дверь скрылась в стене. Он провел их по извилистому коридору в большую, роскошно обставленную комнату, напомнившую Джилл залы, где заказывают погребальные услуги. Но здесь звучала жизнерадостная музыка, «Веселые колокольчики» в ритме Конго. Джилл почувствовала, что ей хочется танцевать.
Задняя стенка казалась стеклянной, но на самом деле это был какой-то другой материал. Бун бодро сообщил:
— Ну вот, друзья, мы в Присутствии. Преклонять колени не обязательно, но если желаете, можете это сделать. Большинство пилигримов встают на колени. А вот и ОН… такой же, как в те времена, когда его призвали на Небо.
Бун махнул сигарой.
— Совсем живой, не правда ли? Сохранился благодаря Чуду, плоть нетленна. Вот стул, он сидел на нем, когда писал Послания… в этой позе он и отправился на Небо. Его не трогали — храм выстроили вокруг него… разобрали прежнюю церковь, но, конечно, сохранили священные камни.
На расстоянии примерно футов двадцати на стуле, очень напоминавшем трон, лицом к ним сидел старик. Действительно, выглядел он как живой… Джилл вспомнила старого козла с фермы, на которой она отдыхала летом в детстве, — выпяченная губа, бакенбарды, пронизывающий задумчивый взгляд. У Джилл мурашки поползли по коже, ей сделалось не по себе.
Майк спросил по-марсиански:
— Брат мой, это — Старейшина?
— Не знаю, Майк. Они уверяют, что да.
— Я не грокаю Старейшину, — ответил он.
— Не знаю, говорю тебе!
— Я грокаю неправильность.
— Майк, помни!
— Да, Джилл.
— Что он говорит, моя маленькая леди? — спросил Бун. — Что вы спросили, мистер Смит?
Джилл быстро сказала:
— Ничего особенного. Сенатор, можно мне выйти? Мне не по себе. — Она еще раз взглянула на тело. Над ним клубились облака, луч света, пронизывая их, освещал лицо. Менялось освещение — менялось и лицо, глаза сверкали, будто живые.
— Да, в первый раз это бывает, — утешал Бун. — Вам следует посмотреть на него с галереи ищущих, там и музыка другая. Мощная такая, субзвуковая, по-моему. Напоминает о грехах. А здесь у нас зала медитации, счастливых мыслей, для высших чинов Церкви — я сам захаживаю сюда, сажусь выкурить сигару, когда настроение плохое.
— Прошу вас, сенатор!
— О, конечно, милочка, подождите за дверью. Мистер Смит, вы можете оставаться, сколько пожелаете.
— Сенатор, — спросила Джилл, — а не пора ли нам всем отправиться на службу?
Они вышли, Джилл трясло, она до смерти испугалась, что Майк выкинет что-нибудь, затронет жуткую реликвию, и их всех линчуют.
У врат Святилища стояли двое стражников, они скрестили копья, преграждая путь. Бун укоризненно произнес:
— Ну-ну! Эти пилигримы — личные гости Верховного Епископа. Где эмблемы?
Вынули эмблемы, охранник почтительно промолвил:
— Сюда, епископ.
Они поднялись по широкой лестнице к центральной ложе, обращенной лицом к сцене.
Бун шагнул в сторону:
— После вас, юная леди.
Бун попытался сесть рядом с Майком, но победил Хэршо, Майк сел между Джилл и Джубалом, а Бун — у прохода.
Ложа оказалась роскошной, с автоматически приспосабливающимися к человеку сиденьями, с пепельницами и откидными столиками для закусок. Они возвышались над прихожанами, в сотне футов от алтаря. Перед алтарем стоял молодой священник, заводивший толпу, шаркая в такт музыке, сжав кулаки и размахивая мускулистыми руками. Мощный бас присоединялся к хору, временами он возвышал голос, призывая:
— А ну, приподнимите задницы! Хотите, чтобы дьявол застал вас спящими?
Толпа извивалась в танце, как гигантская змея, в правом проходе, вдоль сцены и по центральному проходу, топая ногами в такт выкрикам священника и синкопам хора. Топ, топ, топ — стон! Топ, топ, топ — стон! Ощутив ритм, Джилл смущенно осознала, что с радостью присоединилась бы к танцующим — все больше народу вливалось в их ряды, повинуясь издевательским выкрикам могучего молодого проповедника.
— Парень далеко пойдет, — одобрительно заметил Бун. — Мне приходилось работать с ним в паре, могу присягнуть: он способен довести толпу до кипения. Преподобный «Джаг» Джекермен раньше играл левого полузащитника в команде «Овен». Вы его видели.
— Боюсь, нет, — признался Джубал. — Не увлекаюсь футболом.
— Неужели? В течение сезона самые преданные прихожане остаются тут после службы, закусывают прямо на скамьях и смотрят игру. Стена за алтарем отодвигается, и перед вами — самый большой в мире стереоэкран. Смотрите, не отлучаясь из церкви. Качество воспроизведения получше, чем у вас дома, — и куда веселее, чем переживать в одиночестве. — Он присвистнул. — Херувим, сюда!