Чужак в чужой стране
Шрифт:
И запах этого кота вовсе не походил на запах Доркас.
Подарки — благо, и к тому же Майк начал понимать истинную ценность денег. Но не забывал он и о вещах другого рода, которые стремился грокнуть. Джубал дважды отделывался от сенатора Буна, Майку не сообщали, и он ничего не заметил. Его понимание времени позволяло считать «следующее воскресенье» любым воскресеньем в неопределенном будущем. Но очередное приглашение было адресовано лично Майку — на Буна давил Верховный Дигби, к тому же Бун догадался, что Хэршо тянет время.
Майк отнес письмо Джубалу.
— Ну что? — проворчал Джубал. — Ты хочешь туда пойти? Это вовсе не обязательно, можем послать их к черту.
В
Глава 23
По дороге Джубал пытался предостеречь Майка, а Майк не понимал, в чем дело. Он слушал, но пейзаж за окном требовал его внимания. Он пошел на компромисс, отложив все сказанное Джубалом про запас.
— Послушай, сынок, — настаивал Джубал, — эти фостериты рвутся к твоим деньгам. Кроме того, если Человек с Марса присоединится к Церкви, их престиж резко подскочит. Тебя будут обрабатывать, но ты должен держаться твердо.
— Не понял?
— Проклятие, да ты не слушаешь.
— Извини, Джубал.
— Ну… попробуем так. Религия — утешение для многих; можно даже представить себе, что где-то когда-то найдется религия, которая и станет Конечной Истиной. Но религиозность — зачастую лишь форма самомнения. Меня воспитывали в вере, утверждающей, что мы лучше других людей. Я буду «спасен», а они «осуждены», мы живем «милостью Божией», а остальные «язычники». «Язычники»» — это вроде нашего брата Махмуда. Невежественные типы, немытые и сеявшие пшеницу в полнолуние — мои воспитатели — утверждали, что знают конечную цель Вселенной. Это позволяло им смотреть на тех, кто не принадлежал к их вере, сверху вниз. Наши гимны перенасыщены высокомерием и самовосхвалением: ах, как мы ловко устроились под Всемогущим, какого он высокого мнения о нас, как все прочие сгинут в аду, когда придет Судный День. Мы промышляли «единственной подлинной Лидией Пинкхем»…
— Джубал! — запротестовала Джилл. — Этого ему не грокнуть.
— Что? Извини. Из меня пытались сделать проповедника, временами это заметно.
— Если бы временами… — вздохнула Джилл.
— Не ворчи, красотка. Я стал бы неплохим проповедником, если бы не пристрастился к смертному греху — чтению. Чуть-чуть больше уверенности в себе, побольше невежественности — и я прослыл бы знаменитым странствующим обличителем. Черт, тогда бы и местечко, куда мы направляемся, называлось «Храм Архангела Джубала».
— Джубал, не надо! — содрогнулась Джилл. — Мы же плотно завтракали!
— Нет, я серьезно. Уверенный в себе человек всегда знает, когда он лжет, и это ограничивает его возможности. Но удачливый шаман верит в то, что говорит, а вера заразительна, и потому его влиянию нет предела. Но мне не хватало уверенности в собственной непогрешимости. Я никогда не стал бы полноценным пророком… разве что критиканом — чем-то вроде пророка четвертого сорта с половыми претензиями… — Джубал нахмурился. — Именно это и беспокоит меня в фостеритах, Джилл. Боюсь, они искренни. А Майк на это падок.
— Как, вы думаете, что они попытаются сделать?
— Обратить его в свою веру. А потом заграбастать его состояние.
— А разве вы не устроили все так, чтобы никто не мог его обмануть?
— Нет — только так, чтобы никто не мог сцапать его денежки против его воли. В обычном случае он не может отдать свое состояние сам — правительство тут же вмешается. Но если передать все политически мощной церкви — тут дело другое.
— Не понимаю, почему?
Джубал скривился:
— Милая, религия — это нуль в юридическом смысле. Церкви позволено делать то же самое, что и любой организации, но безо всяких ограничений. Налогов не платят, деклараций не публикуют, защищены от обысков, инспекций и контроля. Кроме того, церковь — это любая организация, называющая себя церковью. Делались попытки провести различие между «подлинными религиями», имеющими право неприкосновенности, и «культами». Их невозможно провести, разве что провозгласить государственную религию… но в таком случае лекарство вреднее самой болезни. Как по остаткам Конституции Соединенных Штатов, так и по Договору Федерации, все церкви в равной степени неприкосновенны — особенно когда к ним принадлежит множество избирателей… Если Майка обратят в фостеризм… да если он оставит завещание в пользу их церкви… тогда фраза «отправиться на небо с восходом солнца» станет абсолютно тавтологичной, столь же легальной, как и «пойти в церковь в воскресенье».
— О Господи! А я-то думала, он теперь в полной безопасности.
— По эту сторону могилы безопасности нет.
— Что же вы собираетесь делать, Джубал?
— Ничего. Буду маяться.
Майк отложил их разговор в памяти, даже не пытаясь грокнуть. Тему он признал невероятно простой, если обсуждать ее по-марсиански, но потрясающе скользкой, если говорить по-английски. С тех пор, как он потерпел фиаско в попытке достичь взаимного гроканья даже со своим братом Махмудом, из-за несовершенного перевода всеобъемлющей марсианской концепции словами «Ты есть Бог», он ждал. Ожидание принесет плоды в свое время; его брат Джилл учит язык, он объяснит все ей. Они грокнут понятие вместе.
На посадочной площадке их встречал сенатор Бун.
— Привет, привет, друзья! Да благословит вас Господь в священный день отдохновения. Мистер Смит, счастлив вновь с вами встретиться. С вами тоже, доктор. — Вынув изо рта сигару, он поглядел на Джилл. — А эта маленькая леди — мы встречались во Дворце?
— Да, сенатор. Я Джиллиан Бордмен.
— Так и подумал, милая. Вы спасены?
— Э, нет, сенатор.
— Никогда не поздно. Будем счастливы принять вас на службе ищущих у Внешней Раки — я отыщу хранителя, он проводит вас. Мистер Смит и доктор отправятся в Святилище.
— Сенатор!
— Да, доктор?
— Если мисс Бордмен нельзя пойти с нами в Святилище, то мы все отправимся на службу. Она — личная медсестра мистера Смита.
— Он что, болен? — взволновался Бун.
— Как его врач, — пожал плечами Джубал, — я предпочитаю, чтобы медсестра находилась рядом. Мистер Смит еще не акклиматизировался. Почему бы вам его не спросить? Майк, ты желаешь, чтобы Джилл была рядом?
— Да, Джубал.
— Но… как пожелаете, мистер Смит. — Вновь вытащив из зубов сигару, Бун засунул в рот два пальца и свистнул. — Херувима сюда!
К ним подбежал подросток в короткой широкой хламиде, трико и голубиных крыльях. У него были золотые кудри и сияющая улыбка. Умилителен, как реклама имбирного «пива», подумала Джилл.
— Лети в приемную Святого отца и сообщи дежурному смотрителю, что нам потребуется еще одна эмблема пилигрима, у ворот в Святилище — и немедленно, — приказал Бун. — Пароль — Марс.
— «Марс», — повторил парнишка, отдал Буну честь, как скаут, и сиганул на шестьдесят футов вверх. Тут Джилл поняла, почему хламида выглядела такой неуклюжей: под ней скрывался механизм для прыжков.