Чужак

Вилар Симона

— Отвернись, дай девке одеться, — буркнул Торир.

Стал увлекать Рыся за деревья. Ведь им сейчас о другом думать надо, о другом говорить.

«Я ее и потом убить смогу», — подумал он, словно сам перед собой оправдываясь.

ГЛАВА 6

Похороны князя — всегда событие. Люди издалека сходятся поглядеть на обряд, попировать на тризне, В Искоростень через дикий лес прибыл даже князь Мал Старый. Ранее он осуждал Мутьяна за то, что тот строил град свой так близко от полян, считал это глупостью опасной. Теперь же, когда град возник перед ним за густым ельником, весь окруженный ловушками и рвами, старый Мал даже запоздало загордился сыном. Мутьян не ходил в его любимцах, но теперь возникла тоска по нему. Князь исподлобья глядел на отмеченного волхвами нового предводителя древлян и хмурился. Тот раньше Рысью звался, в воинах простых ходил. Теперь же и венец Мутьяна носил так, словно и не кутался

до этого в звериное обличье. Да, непросто будет с таким сладить.

Взгляд старого князя обращался к волхвам. В длинных одеждах и мохнатых островерхих колпаках, которые скрывали лица, оставляя только прорези для глаз и рта, они казались до жути одинаковыми. А ведь среди них был и тот, кто Мала Турьего сгубил. Старому князю уже донесли, что убийца из волхвов, а волхвов Мал Старый побаивался. И не осмеливался начать дознание или велеть зарезать убийцу сына.

Торир стоял среди волхвов в первом ряду, видел, как глаза Мала рыщут по шеренге служителей. И читал по его лицу, как иной охотник читает по звериному следу. Что ж, как бы ни злился старый князь, вреда он ему уже не причинит. А значит, правильно он, Торир, все рассчитал. Мала Турьего убил сознательно, а Мутьяна… Торир не тронул бы его, будь тот покладистее. Но упрямый древлянин заартачился. Весь в крови, в повязках лежал, пол-лица едва не срублено было, а ходу посланцу волхвов не давал. Вот и пришлось Ториру прокрасться к нему в землянку, накрыть пуховиком и давить, пока тот трепыхаться не перестал. Дальше уже было несложно. Ведь древляне знали про уговор между ним и князем, вот и исполнили волю умершего, опустили чужака. Даже кланялись ему, поняв, какую власть он над волхвами имеет. А главное, он все еще душой Турьего Мала владел. Поэтому, когда созвало било древлян, когда поведали, что прежний князь умер от ран, а волхвы воина Рыся в новые князья пророчат, то многие сперва волю Торира спрашивали, мол, как, поддержишь ли выбор, нагаданный божьими людьми? Он и поддержал. То, что теперь Рысь собирался стать князем не из последних, видно уже по тому, какие он похороны Мутьяну устроил. Даже волхвы взялись ему помогать. Мал Старый не помнил, когда служители такой почет умершему князю оказывали, а ныне, кажется, едва ли не со всех древлянских чащ сошлись в Искоростень, подношения от каждого капища делали, молились непрестанно. И опять взгляд старого Мала скользнул по шеренге волхвов, гадая, кто же из них тот загадочный пришелец, что всколыхнул древлянское племя, словно упавший в воду камень.

В день похорон весь берег над рекой Уж под Искоростенем был полон народа, повсюду стояли одетые в лучшие меховые накидки древляне. На лбах кованые обручи, на сильных голых руках браслеты-наручни. Стояли, глядя на реку, где у мостков был привязан осмоленный плот, на котором возвели целую избу под высокой соломенной кровлей. На плоту хлопотала здоровенная косматая баба, волосы и лицо ее были измазаны кровью — дух смерти звалась она. Сейчас она оглядывала все, что собрали князю в последний путь, пересчитывала меховые шкурки, оружие, посуду и иную утварь, которую полагалось отдать Мутьяну в запредельный мир. Сам Мутьян в дорогих одеждах покоился в избе на плоту, и, когда ветер дул с реки, вместе с речной сыростью доносился уже явственный запах тления мертвого тела.

Древляне пели на берегу, когда на плот ввели любимого пса Мутьяна и старуха — дух смерти заколола его. Потом ловко разрезала тушу на части и бросила под полог в избу. Так же поступили и с ястребом князя. С конем его было больше возни, он почуял запах крови, заволновался. Пришлось сперва оглушить его ударом кувалды, а уж потом резать. Наконец толпа разошлась, и девушки подвели нарядную женщину в красивом венке на распущенных волосах — одну из жен князя, согласившуюся вместе с мужем унестись в светлый Ирий. Женщина все эти дни ходила по шалашам прибывших древлянских вождей, и они совокуплялись с ней, поили и одаривали богато, дабы показать душе Мутьяна, что она достойна всяческого внимания. Сейчас княгиня-жертва, чем-то опоенная, едва стояла на ногах. Двум помощницам духа смерти приходилось ее придерживать. Потом одна из них дала княгине петуха и велела свернуть ему голову. Но обреченная княгиня была так слаба, что едва не выпустила птицу. Пришлось духу смерти сделать это за нее.

Несколько воинов-древлян окружили ее и, сцепив руки, усадили ее сверху, подняли. Ритуальные речи княгини о том, что-де она уже видит Ирий и предков, звучали совсем слабо. Старухе — духу смерти пришлось даже дернуть ее за волосы, чтобы оживить. И княгиня вдруг зарыдала, захлебываясь слезами и выкрикивая, что она уже видит своего господина, сидящего в прекрасном лесу Ирия среди птиц, что он улыбается и зовет ее.

Под конец ее речь стала совсем нечленораздельной, более походя на вой кликуши [68] . Но в толпе уже запели, забили в бубны, застучали оружием о щиты. Среди этого шума спутницу князя повели на плот. Она сняла с рук браслеты, отдала духу смерти. Та поклонилась, а потом,

повернувшись к толпе, сделала жест, подзывая шестерых мужчин, среди которых был и новый князь Рысь, уже названный волхвами княжеским именем Мал. Ему и остальным теперь предстояло совокупиться перед мертвым Мутьяном с его женой, а потом держать ее, давить удавкой, когда дух смерти начнет ее резать. Все шестеро были возбуждены, касались женщины нетерпеливо. Она шагнула под полог смертной избы — они за ней. На берегу стоял страшный шум, чтобы не было слышно криков жертвы, чтобы было радостно оттого, что князь и его княгиня отправляются в Ирий. Девки повели хоровод, мальчишки свистели в два пальца, воины грохотали оружием, волхвы пели гимны. Наконец шестеро мужчин вернулись по сходням на берег. Последней появилась дух смерти, стала скакать, подняв окровавленный нож, но едва она соскочила на берег, шум стих. Все так же скача, дух смерти скрылась в толпе. И вперед вышел новый князь Мал-Рысь. Поднявшись на плот, поднес огонь к стрехе кровли, зажег ее в нескольких местах, бросил факел на хворост, которым было обложено строение на плоту. Едва Рысь сошел на берег, как плот отвязали, и он поплыл по водам Ужи. Огонь на ветру разгорался быстро. Люди на берегу вновь стали гомонить, радовались, что боги так охотно берут к себе князя с его избранницей. Многие двинулись вдоль берега, провожая уносимый водами костер. Теперь радоваться надо, тризну справлять, пьянствовать, веселиться, поминая умершего.

68

Кликуша — бесноватая, припадочная; сумасшедшая.

На следующее утро после похорон лес стоял по-особому тихий. Ночью Карина из своей землянки слышала отдаленное пение, выкрики, звон бубнов, видела над деревьями мерцание множества костров. А с утра наступила тишь, ибо за ночь умаялись все так, что головы не поднять.

Когда Карина поутру повела поить Малагу к ручью, она увидела идущего из лесу волхва в меховом колпаке с личиной. Невольно поежилась: до чего жутко смотрятся местные служители в подобном облаченье. У радимичей волхвы всегда в светлом ходят, волосы причесывают гладко, на груди амулеты поблескивают. А этот — ну чисто нелюдь. И она только ахнула, когда волхв стянул колпак — по плечам рассыпались золотисто-русые волосы ее Торши.

Варяг был бледен. Приблизившись к берегу, припал к воде, там, где Малага пил, и сам, как зверь, пить начал, лакал жадно. Дважды голову в воду опускал, отфыркивался, отпихивая тычущегося коня.

— Вот что, девка, собирайся. Уйдем, пока все после тризны отдыхают. Лишние вопросы мне ни к чему, а о проводнике я уже договорился.

Карина заторопилась, стала седлать Малагу, укладывать вещи. Вскоре и проводник из леса показался. По виду мужик обычный, в длинной рубахе до колен, в лаптях, бородка торчком, только обилие костяных амулетов на поясе указывало на его звание.

Торир продремал в седле почти до полудня, полагаясь на Карину. Она шла по указанной волхвом тропе, ведя на поводу Малагу. Тропка была узенькая, лес вставал стеной, лишайники обвивали стволы, кусты-заросли над тропой нависали. Проводник-волхв то появлялся впереди на тропе, то исчезал в зарослях, порой же только кричал чибисом из чащи, указывая направление.

Видели они его редко, словно все время одни были. По вечерам делали остановки, разжигали костер, готовили еду. Как-то в одну из первых ночей Карина заикнулась было, чтобы и проводника кликнуть, но Торир лишь отмахнулся.

— Он волхв. Нас ведет, а остальное ему заказано. Пусть лучше слушает лес да смотрит звезды.

Больше о том не говорили. И сладко было вот так сидеть у потрескивающего костерка, есть присыпанное пеплом хрустящее мясо. Отсветы костра высвечивали из тьмы кудрявые кроны расцветшего леса, пофыркивал стреноженный Малага, неслись запахи травневых [69] лесных соков. И оглушительно пели соловьи… Карина и не замечала раньше, как упоительно и сладко они могут петь. Век бы слушала, замерев в кольце обнимающих ее рук.

69

Травень — май

Проводник по-прежнему держался в сторонке. Вернее, проводники, так как они менялись, когда путники миновали, то или иное лесное капище. Тогда Торир ненадолго отлучался. И пока варяга не было, Карина успевала даже поохотиться, добыть стрелой зайца или камнем из пращи сбить утицу на лесном озерке. Охотилась она не хуже, а может, даже лучше Торира, и как-то у них так и сложилось, что она живность доставляла, ночлег готовила, а Торир занимался стряпней. Иногда, вернувшись с капища, он баловал девушку местной медовухой, наливками диких ягод, которыми угощали посланца местные волхвы. Порой Торир рассказывал девушке о древлянских обычаях, но самих древлян они никогда не видели. Волхвы специально направляли наворопника по тропам, где было меньше возможностей кого-нибудь встретить, в обход селищ и погостов.