Чужак

Вилар Симона

Этот путь не был в тягость для Карины. По сути, она была счастлива. До этого и не ведала, какое оно — счастье. А сейчас то, что была с милым, что мир цвел и не существовало в этом мире никого, кроме них двоих, вызывало в ней, немеркнущую тихую радость.

— Чему ты улыбаешься? — порой спрашивал Торир, но сам глядел с улыбкой.

Она не отвечала, зная, что он все понимает. Они вообще поначалу не больно-то разговаривали — оба были не из болтливых. Однако это уединение и долгий путь сблизили их. Вот и стали болтать, перешучиваться. Даже переправы через ручьи или бурелом вызывали у них только

смех, шутки, даже игры, когда можно лишний раз обнять, прикоснуться.

Дикие чащи кишели зверьем и птицами. В пути им часто приходилось сходить с тропы, когда впереди величественными бурыми силуэтами проходили дикие туры или проносились сквозь подлесок пятнистые лани. Один раз наткнулись на лакомившегося корешками медведя. Тот, завидя людей, так и кинулся в чащу — Карина даже испугаться не успела. Она вообще не боялась с Ториром ничего. Даже его самого перестала опасаться. Раз не тронул раньше… А те ночи у костров, когда его ласки доводили ее до счастливых криков, те минуты удивительного доверия и близости, когда они разговаривали о всяком, — все это давало Карине надежду, что варяг и впрямь полюбит ее.

Сама она раскрылась перед Ториром, как ни перед кем. По сути, поведала ему всю жизнь. Но и он стал откровеннее. Постепенно рассказал ей, в каких землях бывал. Рассказывал о мощенных камнем улицах византийских градов, о разрушающихся храмах древних богов в Риме, о землях арабов, где призыв к молитве «Ла иллаллах, Мухаммед расулулахх» звучит по нескольку раз в день. Рассказывал и о белом боге христиан, амулет которого, серебряный крестик, он носил на груди рядом с молотом северного Тора. Торир говорил, что мудро почитать богов той земли, где живешь, и следует принимать веру людей тех мест.

— Мы уже почти миновали земли древлян, — как-то сказал Торир. Карина кивнула.

— Я поняла. И шли мы в обход владений Полянских.

Торир поглядел чуть прищурясь. Откуда ей это ведомо? Сказал, кто или сама догадалась?

— Ну, если ты не сказал да волхв из зарослей знаками не пояснил — выходит, что и догадалась.

Пошутить не получилось. Торир молчал, но в уголке рта залегла недобрая складка.

— Что ж ты за разумница, раз все понимаешь? Бабе ум что дикому туру уздечка.

— Туру? Гм. Сказал бы еще — корове.

Но он, похоже, не намерен был шутить, и Карине пришлось пояснить: определила по звездам. Знала, что поляне от радимичей живут ниже по течению Днепра, а звезды и восходы показали, что они двигались на юг по древлянской земле, да так, чтобы Полянский край в стороне оставить.

— Поляне — богатое племя, — добавила она. — Но с радимичами не дружны. Да и с иными не больно ладят, все норовят под себя взять. Особенно с тех пор, как Аскольд с Диром в Киеве вокняжились.

Лицо Торира темнело.

Степь встречалась с лесом не сразу, наступала постепенно. Сначала чащи поредели, поляны разрослись, потом и вовсе лес стал разрываться, открывая поросшие цветными травами раздолья до следующей гряды кудрявых дубовых порослей. И вот настало утро, когда Карина поняла, что следует принести последнее подношение Лешему за то, что хранил и оберегал их в пути, не завел в топи, уберег от когтей зверя, да еще и дичь давал, хоронил под своим кудрявым щебечущим кровом их любовь.

Любовь ли?

Карина замешкалась в березняке на опушке чащи, положила под куст завернутые в лист лопуха подношения: кусок зайчатины, репу вареную, а, подумав, добавила и срезанную с мониста монетку. Выходить туда, где ждал подле Малаги Торир, было даже боязно. Солнышко Хорос уже высоко стояло, когда варяг проспался, уже стал соображать нормально после вчерашнего хмеля и мог и понять, что наговорил попутчице того, чего не должен был. До этого он почти трое суток отсутствовал, уйдя на капище, а они с Малагой ждали. Карина уже волноваться начала, хотя и понимала, что если и надумает бросить ее милый, то уж такого красавца, как его пятнистый игреневый, никак не бросит. Карина даже жаловалась Малаге, обнимая за шею, шептала: что же это так загулял их Торша? Малага уже привык к ней, клал красивую узкую голову на плечо, вздыхал. Но варяг вдруг прибыл из леса, не тихо, как всегда, а вломился, словно медведь. И только взглянув, Карина сразу поняла: пьян Торир. Почти упал у костра, бросив девушке бурдюк с вином.

— На, испробуй. Вино отменное, ромейское. Я такое только в Царьграде пробовал. А тут древляне недавно ограбили торговый караван, взяли с добычей.

Он пьяно уговаривал Карину выпить, сам пил, хотя, по мнению девушки, с него было уже достаточно. А Торир вдруг после бурного неестественного веселья впал в апатию. Захотел вдруг наболевшим поделиться. Да таким, что Карине знать не следовало…

Сейчас Торир звал ее, торопил. Она вздохнула. Вышла из-под тенистой чащи. И тут же наткнулась на его холодный пустой взгляд.

— Вот что, Каринка, я тут всякое плел спьяну..

— Да, плел. Какой мужик глупости во хмелю не болтает! Притомил меня своими россказнями, спать все не давал.

— Я не должен был так напиваться, — только и произнес варяг. Но она уже отошла, пристраивала на Малаге переметные сумы.

Торир все расспрашивал, и она с холодным раздражением стала отвечать: дескать, про поход Аскольда с Диром на Царьград плел Торир, как они едва не взяли столицу ромейскую, пока ее главы в граде не было, да только уберегла ромеев некая их святыня, покрывало Матери их Бога, которую они трижды с молениями опускали в море. И началась тогда буря негаданная, разбросала корабли русов, да так, что сам Аскольд чуть не погиб, упал в воду, в плен попал… А вот Диру удалось ускользнуть. Он потом Аскольда и выкупил, вернув ромеям награбленное. Но ромеи согласились отпустить старшего князя только после того, как тот веру их принял. Торир резко перебил ее:

— А о себе я что рассказывал?

«Много чего». Да только Карина не столь глупа, чтоб признаться. Но отвечать что-то надо было, и она, тщательно взвешивая каждое слово, сказала, что поведал варяг, будто и он тогда в Царьграде оказался. Друг там его службу нес. Или не друг, она не поняла. А был он из славян. Ротибор, Рудой… Не упомнить.

— Рогдай, — подсказал Торир, нехорошо прищурив глаза.

— Да. И вроде едем мы сейчас к нему, ибо он давно службу у ромеев оставил и обосновался где-то здесь. Ну что глядишь? — вскинула она подбородок. — Вчера меня все россказнями пьяными изводил, сегодня выпытываешь. Теперь же в путь тронемся али как?