Чужая дуэль
Шрифт:
— Мелочь-пустяк, — откинувшись на спинку, я смерил его холодным взглядом. — Отсутствие желания задаром подставлять собственную шею под топор, потому, как мне доподлинно известно, с кем придется иметь дело.
— Даже так, — поджал губы хорр. — И откуда же ты знаешь убийцу?
— Пришлось столкнуться, — от каждого воспоминания о ночной встрече с тварью меж лопаток до сих пор продолжал драть мороз.
По моим глазам убедившись, что я не блефую, Георгий выдавил из себя главный вопрос:
— Сколько?
Откровенно говоря, мне самому было неясно, в какую сумму оценить собственную жизнь, и поэтому пришлось брякнуть
— Шестьдесят тысяч. И половину вперед.
Казалось, хорра немедленно разобьет паралич. Но он, на удивление быстро справился с эмоциями. Лишь побуревшее от прилива темной крови лицо и бисеринки пота на лбу говорили, каких усилий ему это стоило.
— Хорошо, — голос Георгия предательски дрогнул. — Деньги будут.
— Отлично, — легко согласился я. — Как принесешь, так сразу и приступлю. И еще, раз пошла такая пьянка, чемоданчик-то верни. А то всё только обещаешь. В твоих же интересах мои шансы на выживание поднять.
Ничего не отвечая, хорр выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.
Общение с Георгием оставило мутный осадок. Бесцельно помыкавшись от кровати до окна и обратно, я понял, что исподволь меня грызло. Как бы там ни было, если быть до конца откровенным хотя бы с самим собой, нынешнее место пребывания Христины пришлось хоррам сдать. И, несмотря на всякие там высшие соображения это обстоятельство здорово меня напрягало.
Закурив очередную сигару и с грустью отметив, что презентованный Богданом запас тает на глазах, я решил все же посоветоваться с наставником, а заодно потренировать не слишком хорошо дающуюся телепатию.
С горем пополам наладив контакт, первым делом подробно поведал о беседе с хорром и лишь после этого задал терзающий меня вопрос о безопасности симпатии околоточного. Чем-то озабоченный великан посоветовал не забивать голову пустяками и придерживаться оговоренного плана.
Так и не развеяв сомнений, ко всему прочему я ощутил жуткий голод. Ментальная связь потребовала серьезных энергетических затрат и организм тут же отреагировал. Конечно, можно было просто спуститься в столовую и попросить накормить постояльца. Но, не то чтобы я был избалованным гурманом, однако стряпня хозяйки на поверку оказалась слишком уж непритязательной даже для меня. Поэтому трактир, пусть и значительно потерявший после таинственного исчезновения Буханевича, выглядел все же предпочтительней.
Пальто в шкафу, естественно, не оказалось. Обнаружилось оно под настенной вешалкой возле порога в совершенно непотребном состоянии. Брезгливо подняв двумя пальцами за воротник еще вчера вполне пристойную одежду, я уныло подумал: «Ладно, хоть гость за половую тряпку не принял и ноги не вытер». Судя по висящему на живой нитке правому карману, выдранным с мясом пуговицам и перепачканной навозом спине, дорога домой оказалось тернистой.
Тщательная ревизия гардероба не помогла. Бережно хранимая как свидетельство о реальности прошлой жизни турецкая кожаная куртка настолько диссонировала со здешней действительностью, что проще было выйти на улицу голым, чем её надеть. Пришлось с помощью щетки и булавок попытаться вернуть пальто хотя бы какое-то подобие божеского вида. Получилось плохо, и утешало меня лишь одно, что до ближайшего магазина было подать рукой.
Повертевшись около зеркала и горестно вздохнув, я принял решение отказаться от уже вошедшего в привычку маскарада, как сыгравшего свою роль.
Оскальзываясь на заледеневшей деревянной панели и не поднимая глаз на редких прохожих, я шустро рысил к лавке. За три с лишним десятка лет, прошедших с той поры как юный Иван Буханевич выкупил захудалый постоялый двор при почтовой станции Ям-Ижора, на заброшенном пустыре успела вырасти целая слобода. С церковью, школой и даже своей полицейской частью. Само собой появились и магазины, в один из которых я так торопился.
На мелодичный звонок колокольчика из-за высокого резного прилавка ртутным шариком выкатился коротышка-приказчик. На его блестящей, словно полированной лысине весело играли отблески яркого света от большой лампы, подвешенной под самым потолком. Приторная улыбка продавца, казалось намертво приклеенная к пухлощекому, окаймленному лохматыми бакенбардами лицу, моментально увяла, стоило ему лишь скользнуть взглядом по моему пальто. Надменно надувшись, он уже раскрыл рот выпроводить не по адресу забредшего посетителя, как я подал голос:
— Будьте здоровы, Аркадий Спиридонович. Давненько, давненько к вам не захаживал. Никак не признали?
Приказчик близоруко прищурился, и по-бабьи всплеснув руками, заголосил:
— Бог мой, Степан Дмитриевич, дорогой! Сколько лет, сколько зим? Забыли-с, совсем забылись-с. И верно ведь, сразу и не признал-с. Особливо, — толстяк запнулся, подбирая слова, — в таком, понимаете-с…
— Да понимаю, понимаю, — пришел я на выручку, и заговорщески подмигнув, понизил голос до шепота. — Неприятность тут давеча приключилась. Но, только между нами, — мой указательный палец прикоснулся к губам. — Чуток не рассчитали мы с Петром Аполлоновичем в трактире. Уж и не помню, как домой воротился. Вот и результат, — продемонстрировал я изгаженные полы пальто. — Нужно срочно горю помочь. Справитесь?
Продавец раскинул коротенькие ручки и присел, потешно отклячив необъятный зад, туго обтянутый клетчатыми панталонами.
— Разве ж это беда-с? Вмиг, вмиг поможем-с, — и, выпрямившись, тут же деловито поинтересовался: — На какую сумму подбираем-с?
— Аркадий Спиридонович, — укоризненно протянул я, вальяжно облокотившись на прилавок. — Обижаете, ох обижаете. Откуда сомнения в моей платёжеспособности, а?
Приказчик на неуловимое мгновение застыл, соображая — верить, или нет? Благоразумно прислушавшись к внутреннему голосу, он вдруг просиял в предвкушении недурственного куша. Громко выдохнув и приподнявшись на цыпочки от избытка чувств, сладко пропел: «Как прикажете-с».
Затем, обернувшись в пыльную глубину магазина, пронзительно заверещал:
— Дарья!.. Куда ты запропастилась, несносная девчонка?! Беги сюда немедля!
Внезапный спазм в желудке заставил меня зажмуриться и стиснуть зубы, сдерживая стон. Судя по всему, вчерашние излишества не прошли даром даже для модернизированного организма. А когда боль отпустила, и я сумел разлепить повлажневшие веки, то обомлел. В первую секунду почудилось, что предо мной в неземном сиянии предстал самый настоящий ангел.