Чужая луна
Шрифт:
Это были очень важные сведения. Приглашая русских посетить маневры, Томассен, надо думать, намеревался их припугнуть. Но результат получился обратный. Кутепов узнал именно то, что больше всего и беспокоило, и интересовало его: самый узкий участок Болайирского перешейка — не самое опасное место на их пути, если вдруг они решатся покинуть Галлиполи.
— Я тут подумал, — сказал полковник Айвазов, — в случае, если нам придется без спросу уходить, есть одно оригинальное решение.
— Какое же? — заинтересованно спросил Кутепов.
— Только велите! Мои хлопчики потопят и канонерку,
— Оригинальное решение, ничего не скажешь, — усмехнулся Кутепов. — Но ведь это уже почти война.
— Ну, если они нас на Болайире застукают, тоже мир не получится.
Кутепов подумал, что размышления старого артиллериста имеют резон. Их надо иметь в виду, но прибегнуть к ним в самом крайнем случае.
Глава третья
Весна была такая же дождливая, как и зима. Но сквозь стылую землю густой щетиной стала пробиваться первая зелень.
Корпус готовился к Пасхе. Ждали Главнокомандующего. Командование корпуса решило переодеть всех обносившихся солдат в белые праздничные гимнастерки. У кого-то запасливого они отыскались в «сидорах», но для большинства их шили из простыней и любой другой белой ткани, какую только смогли обнаружить на своих складах снабженцы.
Пригодилась даже ветошь, когда-то давно подаренная артиллеристам Симферопольской мануфактурной фабрикой. Среди мелких обрезков, которые пускали на протирку стволов орудий, можно было найти и вполне хозяйские лоскуты. Из трех-четырех таких лоскутов армейские портные ухитрялись сшить вполне приличную, хотя и не долговечную, гимнастерку.
Не хватало пуговиц. Кто смог, срезал их со своих старых гимнастерок. Но тут постарались армейские умельцы, они стали изготавливать их из сухой, продубленной на солнце древесины. Подкрашенные в коричневый цвет, они даже на небольшом расстоянии не выглядели самоделками.
В страстной четверг из Константинополя в Галлиполи приехал с врачебной инспекцией доктор Нечаев, привез последние новости. Рассказал о притеснениях, которые на каждом шагу чинят французы всем чинам нашей армии, — от Бизерты до Чаталджи. Дошло до того, что Врангелю даже запретили в праздничные дни навестить войска.
Врангель не на шутку рассердился. Разразился скандал, и чем это закончилось, и закончилось ли, доктор Нечаев не знал. Но предположил, что при таком давлении и контроле Главнокомандующий вряд ли сумеет ускользнуть от французов.
Но в страстную субботу к вечеру к Галлиполийскому причалу пришвартовалась штабная шхуна российского Главнокомандующего «Лукулл».
Едва только она показалась из-за поворота, ее заметили охранявшие комендатуру зуавы и доложили Томассену. Томассен послал нарочного в штаб корпуса к Кутепову. Но Кутепов был уже на берегу. Последними, запыхавшись, прибежали музыканты и юнкера Константиновского военного училища, которое тоже, как и штаб корпуса, располагалось в самом городе. К удивлению Кутепова, подсуетился и Томассен. Он тоже выстроил рядом с «константиновцами» своих сенегальских стрелков.
Под звуки Преображенского марша и восторженные приветствия юнкеров Врангель сошел на берег.
Кутепов отдал Главнокомандующему рапорт. Выждав удобную минуту, к Врангелю подошел и Томассен. Поздоровался.
«Что за странные дела? — удивился Кутепов. — Еще несколько дней тому Томассен считал и Врангеля, и всю русскую армию беженцами. И вдруг — такой поворот! Что же случилось? Что за всем этим кроется?» — недоумевал он.
Припомнился и рассказ доктора Нечаева о скандале, который закатил французам Врангель. «Испугались? Или сменили тактику?»
После церемониального марша, исполненного юнкерами, Врангель, Кутепов и другие сопровождающие их лица на трех автомобилях, которые к этому времени техническая служба перегнала в Галлиполи, отправились в лагерь.
«Долина роз и смерти» уже не была такой безрадостной и унылой, как зимой. Выпустили слои клейкие листики розы, зазеленели дали.
Всю оставшуюся часть дня Врангель посвятил подробному знакомству с лагерем. На большой лагерной площади выстроились войска. Врангель принял рапорт у начальника почетного караула — командира Самурского полка, отдал честь старому боевому знамени, побывавшему в боях еще под Мукденом. После чего стал обходить строй войск.
На правом фланге стояла пехота, в центре — артиллерия, на левом — безлошадная конница. Барбович привел своих «хуторян», когда Врангель уже начал обход войск.
Около часа под звуки маршей Врангель обходил стройные ряды, здоровался с командирами полков, оказывал особое уважение заслуженным старым солдатам, вместе с которыми прошел все годы гражданского лихолетья.
— Здорово, орлы! — приветствовал он каждый полк в отдельности. И вслед ему неслось громкое: «Ур-ра!».
Вечером каждому солдату раздали по одному крашенному яйцу: хозяйственники больше месяца выпрашивали, выменивали и покупали их у крестьян окрестных селений. Ночью, ближе к полночи, в разных местах на территории лагеря запылали костры, армейские кашевары варили перловую и кукурузную кашу, щедро приправляя их мясными консервами. Кто сумел, тот еще загодя, днем, выменял или купил на базаре спиртное.
Службу в лагере правил протоиерей Агафон (Миляновский) прямо на площади, возле небольшой палаточной церкви. Площадь едва вмещала всех желающих отстоять праздничный молебен.
Врангель и Кутепов вместе с частью штабных офицеров отправились на всенощное богослужение в Галлиполийский греческий собор. Совершал богослужение греческий митрополит Константин в сослужении с русским, проживающим в лагере духовенством.
Во время службы Кутепов почувствовал сзади себя какое-то движение. Он слегка обернулся и увидел подполковника Томассена. Тот был в полной парадной форме, при оружии и орденах. Чуть сзади, тоже при полном параде, выстроилась вся его свита. Протискиваясь сквозь толпу, они все приблизились к Врангелю и Кутепову. Томассен наклонился к ним и негромко, но торжественно произнес: