Чужая в чужом море
Шрифт:
Мак Лоу пожал плечами.
— Ладно, оставлю. Тем более все равно его нет.
— Это еще доказать надо!
— В другой раз, ладно, Патрик? Просто я обещал Жанне изложить систематически, а раз так – на очереди у нас послания апостола Павла.
— Он–то при чем!?
— О! Это очень толковый апостол. Он четко сформулировал одну мысль: если общество переведено из системы натуральных ориентиров в систему искусственных ценностей и статусов, то это общество ожидает конец света. Оно обречено, как пассажиры автобуса, в котором водитель смотрит не на дорогу, а на TV–экран, где отображается существенно иная дорога, виртуальная. В какой–то момент, на скоростном автобане…
— Я не поняла
— А, извини, я его проскочил. Это элементарно. Когда оффи навязывают обществу такую систему координат, в которой они сами оказываются неизмеримо–выше простолюдинов, возникает эффект информационного шлака, или токсичной морали. Средний индивид продолжает стремиться повысить свой статус в обществе, но не в натуральной системе ценностей, а в новой, моральной. Теперь вместо натуральных ценностей (ремесленных изделий, пищевых продуктов и актуальных знаний) он производит мнимые ценности – целомудрие, смирение, покаяние, толерантность, фригидность, дебильность… От этого коктейля начинается системная деградация. Попрошайничать становится выгоднее, чем работать. Вместо жилых домов и предприятий начинают строиться культовые здания, суд оправдывает бандитов и наказывает тех, кто нескромен в сексуальной жизни. Ученые увлекаются толкованием священных книг. Правители становятся трусливыми идиотами. Вместо того, чтобы решать проблемы, они консультируются с еще большими идиотами из числа деградировавших ученых и, по их совету, апеллируют к моральным ценностям. Население утрачивает дееспособность, и теперь для любой работы приходится нанимать гастарбайтеров, которые скоро начинают задавать тон. Армия уже не может понять, что она защищает, и от агрессоров приходится откупаться. Скоро с империи уже собирают дань даже те отсталые соседи, которые раньше сами платили дань ей. Те немногие, кто еще не разучился работать, платят огромные налоги на содержание всей этой помойки и искренне радуются, когда приходит серьезный завоеватель, оккупирует эту территорию, вешает чиновников, попрошаек и бандитов, и наводит какой–то порядок, пусть довольно обременительный в смысле налогов, но, по крайней мере, твердый и понятный…
Мак Лоу замолчал, хлебнул кофе из кружки и принялся раскуривать потухшую сигару.
— Предлагаешь запретить европейскую мораль? – спросила Жанна.
— Почему только европейскую и почему именно запретить? — удивился тот.
— Ну, допустим, не только европейскую. Вообще любую твердую мораль. А запретить потому, что, по твоей теории, от этой морали все беды.
— Беды от диктата правящих кланов, — возразил он, — твердая мораль только инструмент. Зачем ее запрещать? Если к ней не принужать, она сама исчезнет.
— У нас в Канаде никого к морали не принуждают, а она не исчезает, — заметила она.
— Ты просто привыкла к прессу морали, как к камешку в ботинке, — сказал Мак, — Если я задам несколько вопросов, то ситуация покажется тебе в другом свете.
— ОК, задавай.
— Вопрос первый. Может ли получить место преподавателя в университете человек, про которого всем известно, что он поклоняется Христу.
— Да, — ответила она, — Собственно, таких большинство.
— А если всем известно, что он поклоняется Сатане?
— Гм… — Жанна замялась, — Я не уверена, что университетский совет на это пойдет.
— А получит ли место женщина, которая занимается любительской проституцией?
— Нет, конечно…. Слушай, к чему эти вопросы? Есть же и другие работы…
— Это к тому, — вмешалась Дилли, — что в Меганезии, социальный деятель, отказавший кому–либо в работе на подобном основании, со свистом вылетит из страны.
— В каком смысле? – удивилась канадка.
— В таком, что суд вклеит ему ВМГС в форме депортации.
— А можно ли отказать человеку потому, что он мусульманин или римский католик?
— Нельзя, —
— Вот как? – сказала канадка, — А я читала, что им отказывают практически всегда.
— Плюнь в лицо тому, кто это написал. На самом деле, ортодоксов здесь не устраивают условия работы. Они не согласны преподавать студентам, одетым, например, вот так.
Меганезийка сделала жест в сторону стойки бара. Жанна повернула голову и увидела юную девушку–папуаску, одетую только в тонкий поясок, украшенный парой дюжин ярких разноцветных шнурков. Облокотившись на стойку, она пила что–то зеленое из прозрачного пластикового стакана. Мак Лоу тоже обратил на нее внимание.
— Скиппи, что ты там скучаешь? Иди сюда.
— Я не скучаю, док Мак! – весело ответила та, подходя к их столу, — Я жду, пока эти два кенгуру меня заметят. Прикольно!
— Черт! – сказал Юджин, — Ты подкрадываешься…
— А вы болтаете, — парировала она, — foa интересуются: нам что, делать барбекю без вас?
— Как это без нас? – возмутился Патрик, — Мы же специально летели! Мы же вот!…
— Вот–вот, — ехидно перебила Скиппи, — Сидите, болтаете, а там уже угли остывают.
— Моя студентка, — сообщил Мак, легонько хлопнув девушку по спине, — способная, но ужасная лентяйка и непоседа. Не делай губки бантиком, чудо коралловое. Ты можешь плясать хоть до утра, но домашнее задание по геометрии к 13:00 должно быть готово.
— Тест по химии тоже, — вставил Хабба из–за стойки, — и остальным юниорам передай.
— Угу, — ответила она и, обращаясь к австралийцам, добавила, — Ну, вы чего? Давайте, рассчитывайтесь и пошли. Я сказала Нитро, что стакан сока и сигареты за ваш счет.
Оба австралийца синхронно поднялись из–за стола.
— Счастливо всем, — сказал Патрик.
— Опять ты, док Мак, нам все мозги закрутил, — добродушно проворчал Юджин.
— Ничего, сейчас их вам обратно раскрутят, — ответил Мак Лоу и подмигнул, после чего, повернувшись к Жанне, предложил, — как на счет трансгенного ужина? Я угощаю.
— А меня? – спросила Дилли.
— И тебя, разумеется. Должен же кто–то за тобой ухаживать, пока твой муж охотится на злых пиратов и прочих нарушителей морского закона.
— Тут есть пираты? – удивилась Жанна.
— Если есть, то им страшно не повезло, — сказал Мак.
— Мой faakane — здешний шериф, — с улыбкой, пояснила меганезийка, — Про него вечно рассказывают всякие ужасы, а он самый добрый парень на свете.
— Шериф Тези классный, — подтвердила девушка, сидевшая за угловым столом вместе со своим парнем. Оба были типичные тинейджеры–канаки: поджарые, смуглые, не вдруг определишь, какой расы (чем–то похожи на креолов, чем–то — на малайцев, а чем–то – на утафоа). Судя по коротким легким комбинезончикам–koala с цветными наклейками из фрагментов морской карты, распечатанной на пластике, ребята относились к какой–то разновидности туристов–дальнобойщиков. За соседним с ними столом расположилась кампания постарше – лет 30 — 35. Трое мужчин и женщина средиземноморского типа и спортивного сложения, в сине–зеленых шортах и футболках, украшенных фиолетовым контуром рыбы с длинной, как крылья, парой грудных плавников в виде литеры «V».
Жанна хмыкнула и обратилась к Нитро (который, успев рассчитать австралийцев и их местную подружку, подошел выяснить, не пошутил ли Мак Лоу на счет ужина).
— Если не секрет, что это за ребята в клубной униформе?
— Калабрийская мафия «Ndrangeta», — шепотом произнес он.
— О, черт! – вырвалось у Жанны, но бармен, Мак и Дилли тут же расхохотались.
— Они из партнерства «Volans», летучая рыба, — пояснил Нитро, — Когда папуасы только прибыли сюда, ребята из «Volans» здорово им помогли. Точнее, они просто приехали и все тут организовывали. А эти четверо остались. Так бывает.