Чужая жизнь
Шрифт:
Не скажу, что это меня расстраивает сильно, да и Сашка вон притих. Похоже, понимает, о чём я думаю. Теперь будем вместе жить, сколько получится, не по лесам же ныкаться. Ему совесть его комсомольская не позволит — война же не закончилась, оттого что его вчера убили.
А мне? А что, у меня есть хоть какой-то выбор? Я на минуту задумался, вспоминая свою прошедшую жизнь и совсем недавнюю историю. Пока я до этих озёр добирался у себя, сколько братских могил проезжал? Весь Север, в каждой деревне и мизерном посёлке десятки погибших. А сколько, таких как Сашка, не похороненных? Сотни? Тысячи, вот таких вот Сашек, да Мишек.
А здесь мы вдвоём уже десяток фрицев домой отправили. Может чуть меньше, но зато с гарантией. Мне то, что терять? Меня уже нет. Там для меня всё достаточно просто. Подгонят трактор, вытащат джип из воды, вынут из бардачка документы, определят личность, да известят моего старого приятеля о случившейся неприятности. Визитная карточка с номером его телефона всегда рядом с правами хранится. А он знает, как поступить. Это у нас давно обговорено. Дальше у меня крематорий и гладь отдалённого водохранилища — некому приходить ко мне на кладбище. Лучше так, чем заросшая сорной травой могила или забытая ниша в колумбарии, покрытая облупившейся краской. Не хочу так.
А тут и Сашка живой и девочка эта. Может она войну переживёт? Детишек нарожает, внуков увидит. Недаром я у себя на рыбалку в Карелию съездил. Ох, недаром. Ну да ладно. Пожуём — увидим, до чего нас этот тандем доведёт.
Мы уже поели, переоделись и согрелись, попив ещё раз моего чернично-брусничного компота, который я понарошку чаем называю, благо кусковой сахар я у немцев нашёл, и я всё же настоял на своей перевязке, было всё же интересно, что у меня с головой.
А с головой у меня швах полный. Как так получилось уже не сильно понятно, но в голове у меня точит пуля. Ну, как торчит? Совсем и не торчит. Донышко пули заподлицо с краем черепной коробки. Сам перед перевязкой кончиками пальцев ощупал для полноты картины. Прикольно, правда? Вся пуля от немецкого автомата в голове уместилась, а донышко посреди лысины сверкает.
Погоди Агафонов! Ты точно тормоз. Пехотинцу что со мной в озере лежал тоже в голову прилетело. Пуля голову не пробила, но он лежал дальше в воде и утонул сразу. Пограничнику молоденькому пули попали в спину. Я его не переворачивал, но мальчишка лежал лицом в воде — то есть тоже без вариантов. Пацана насквозь не пробило. Это я ещё тогда отметил. Я запнулся, припоминая. Пулевые отверстия были от однотипного оружия — автоматная очередь.
На излёте? Да нет. На каком излёте? Там метров шестьдесят от опушки до нас было — для автомата не расстояние. Точно! Бракованные патроны. Видимо неполная навеска пороха, и из одного цинка.
Повезло. Два раза. Автомат только один в отделении, но это какие-то загонщики и автоматов у них в группе больше. Набивали в автоматные рожки из одного цинка, но несколько человек. Стреляли минимум два автомата. Из одного ствола так кучно по группе не попали бы.
Немцам просто было лениво пройти до нас шестьдесят метров, ведь оружия у нас видно не было. Винтовка пехотинца валялась в воде, мы признаков жизни не подавали, документы наши им даром не нужны, а до лейтенанта и бойцов идти было ближе. Бывает же.
— Всё у Малахова не как у людей! У некоторых во лбу звезда горит, а у меня автоматная пуля за ухом отсвечивает! — Мрачно пошутил я.
— Ничего удивительного, что я ничего не помню — голова прибор нежный, а по нему пулей, да со всей дури. Ты ещё разбередила. Всё! Пока не отдохну, никуда не стронусь. Будешь за мной ухаживать. — Голова на самом деле как отваливается.
Пока Катя кровь запёкшуюся оттёрла, я чуть на ближайшую сосну не залез. Больно было жуть. Единственное желание возникло: отбиваться от неё ногами. Пришлось уткнуться рожей в мох и закусить губу. Теперь под предлогом головной боли я пару дней здесь на острове точно отсижусь. Необходимо сообразить куда бежать и когда, а перед этим крепко подумать, что делать в самое ближайшее время и привести своё хозяйство в порядок. Заодно и полентяйничаю немного, приятно, когда вокруг тебя такая красотулька увивается. Не моя деваха, но всё же.
К тому же по любому мозги надо в кучу собрать, а то я пока от утреннего шока не отошёл. Дела мои хреновые, это без дураков. Пуля в черепе это не есть хорошо. Надумает она чуть повернуться или отоварит меня по бестолковке какой-нибудь Катькин поклонник, которые толпами по окрестным лесам шарятся, и одевай Малахов-Агафонов белые тапочки.
В рукопашную мне здесь однозначно не ходить. Даже лёгкие Катины прикосновения к моей многострадальной черепушке, вызвали такую боль, что я натурально на несколько мгновений потерял сознание. Разумеется, я изобразил глубокую потерю памяти, причём исключительно профилактически, и вот только сейчас, якобы только пришёл в себя, но всё равно сведения неутешительные, а на Катю без слёз не взглянешь.
Испугана девчонка серьёзно, и очень это хорошо. Надо нам несколько дней пожить на острове — на ней самой живого места нет. Ходит она сильно с трудом, так что я тоже полежу. Мы с ней на пару пока инвалидная команда, я-то, оклемаюсь быстро, а вот таскать Катерину на руках мне на ухо не упёрлось. Так что буду изображать тяжелораненого бойца ровно до того момента пока она ходить не научится, не падая через каждые сто метров. Угнездившись на мху поудобнее, я устроил Катерине форменный допрос, начав с самого простого.
— Рассказывай всё с самого начала. Какое сегодня число, как я здесь оказался, и как ты попала к немцам. Всё рассказывай, что сможешь. Что расскажешь, от того и плясать будем. Считай, что я сегодня родился. — Этим я давал девушке право рассказать что угодно, оставляя за собой право выбора дальнейших действий. Катя рассказывала, как в школе на уроке.
— Сегодня девятое июля сорок первого года, двадцать второго июня началась война с немцами и финнами. Ты был в резервной комендатуре и в составе взвода лейтенанта Горелова занимался эвакуацией семей комсостава. Два дня назад финны прорвались к посёлку, и вы с лейтенантом и восемнадцатью бойцами приняли бой на его околице.
Это всё что я знаю. Я уехать со всеми не успела и меня укрыли местные в посёлке, но кто-то выдал, и финны меня нашли. Сначала допрашивали, а потом один из местных, я его не знаю, сказал, что в лесу между озёрами укрываются отошедшие из посёлка красноармейцы. Деваться там некуда, лес между двумя озёрами и дорога. Но дорога идёт вдоль берега дальнего отсюда озера. — Звездит Екатерина Батьковна и не краснеет.
Со всеми она не уехала, потому что не успела. С красноармейцами тоже не ушла и почему-то укрылась у местных и при этом сама одета в мужскую одежду. Волосы у неё короткие, а это сейчас совсем не модно.