Чужеземные тропы, незнакомые моря
Шрифт:
Лейхгардт вышел на воздух, взглянул на ясное небо. Еще довольно холодно, но день обещает быть ослепительно солнечным и жарким, слишком жарким для многочасового перехода. Ведь решено, что вначале всех лошадей используют только для перевозки клади.
Из загона рысцой выбежала верная лошадка Лейхгардта, он ласково потрепал ее по шее. Все. Кончились последние спокойные сутки и для людей и для животных — отныне путешественникам придется претерпевать неимоверные трудности. Смогут ли они их перенести?
Лейхгардт разбудил своих спутников. Пора! …Два часа спустя девять человек, окруженных стадом скота, над которым подымался пар, двинулись в путь. Люди шли на северо-запад. Единственный обитатель фермы Макферсона, расположенной буквально на краю света, среди дикой и первозданной природы, проводил отряд до ближайшего холма. Но вот караван уже скрылся в густых зарослях. На горизонте, там, где он исчез, еще долго держалось облако пыли. А потом рассеялось и
Слава Людвига Лейхгардта давным-давно докатилась до Европы. Два самых влиятельных географических общества в Лондоне и Париже наградили его золотыми медалями. Известность Лейхгардту принесли, в частности, опубликованные им дневники, очень поучительные и в то же время написанные с присущей этому ученому скромностью. В дневниках молодой исследователь рассказывал о своем первом путешествии по северо-востоку Австралии.
Только из скупых замечаний можно было понять, какие неимоверные лишения преодолевали люди во время экспедиции из Брисбена в Порт-Эссингтон.
Самым сложным было находить каждый день питьевую воду. Ведь большинство австралийских рек наполняются водой только в период дождей. В период засухи путешественник может считать, что ему повезло, если он обнаружил несколько лужиц в пересохших руслах. Лейхгардт все это, разумеется, знал и по возможности держался бассейнов рек… Но влага — первоисточник жизни — и в австралийских болотцах кишмя кишела всякой нечистью от насекомых до пресмыкающихся, — у водоемов было полным-полно москитов, мух, скорпионов, ядовитых змей. Сплошное мучение для людей и животных!
Каждый день на рассвете, до того как наступала невыносимая жара, небольшой конный отряд высылался на поиски воды, поиски, которые продолжались иногда много часов подряд. В большинстве случаев Лейхгардт сам участвовал в этом трудном деле. Если разведка находила воду на предполагаемой трассе, то подтягивались тылы, если же воды не оказывалось, экспедиции приходилось делать большой крюк.
Как-то раз, во время подобной вылазки в горах Квинсленда, Лейхгардт и его белый спутник чуть было не погибли от жажды. Лейхгардт так описал этот эпизод в своем дневнике:
«Все русла, которые мы обследовали и которые спускались к юго-западу, совершенно высохли, и, так как на западных склонах воды не было, я перешел на восточные. Эти склоны овевал морской ветер; на них скорее могла задержаться влага. Однако все наши старания оказались тщетными. И мы сами и лошади устали, изнемогли от жажды и нуждались в срочном отдыхе. Поэтому мы решили спешиться и привязать лошадей. Не успел я расседлать лошадь, как сразу же уснул. Только свежий ночной воздух и яркий лунный свет разбудили меня. Бедняга Колверт, мой спутник, страдал от жажды еще больше, чем я. Но наши злоключения на этом не кончились — утром мы обнаружили исчезновение лошадей. Колверту пришлось гоняться за ними целых четыре часа. Несчастные животные разбежались кто куда. Они тоже искали воду, но так ничего и не нашли.
Спутник мой был настолько измучен, что я решил вернуться в лагерь. Во время перехода по раскаленной равнине лошади еле плелись — ни кнут, ни шпоры не могли вывести их из состояния апатии. Буквально около каждого дерева они останавливались, и только с величайшим трудом можно было заставить их идти дальше. Жара была поистине нестерпимая. Продвигаясь вперед, мы ловили ртом каждое дуновение воздуха. Губы и гортань у нас пересохли, голоса охрипли, язык еле ворочался. Я попробовал было спешиться, чтобы хоть немного поберечь лошадей, но, пройдя несколько шагов, понял, что это предприятие мне не по силам — я был слишком измучен. В эти ужасные часы мы наконец-то напали на след нашей экспедиции; теперь мы знали, что находимся поблизости от лагеря. И действительно, к нашей радости, вскоре показался лагерь.
Но и здесь нас постигло большое разочарование. Один из крохотных водоемов высох, второй затянулся тиной. И пришлось нам тащиться на юго-восток еще километра три, прежде чем мы нашли воду…»
Экспедиция пережила немало трудностей и из-за нехватки пищи; животный мир Австралии был необычайно беден. Уже в начале путешествия пришлось урезать рационы, с каждым днем они становились все меньше и меньше. Как только съедался очередной тюк с продовольствием, какой-нибудь из мулов расставался с жизнью. Тушу животного разрезали на тонкие ломти и вялили на солнце: мясо мулов должно было пополнить скудные запасы провизии. Однако путешествие продолжалось в три раза дольше, чем предполагал Лейхгардт, и участники экспедиции долгие месяцы не видели в глаза ни сахара, ни муки, ни соли, а напоследок и чая. Люди не погибли голодной смертью только потому, что нужда заставила их перейти на австралийское меню. Теперь европейцы употребляли в пищу то же самое, что и аборигены, утоляя голод такими сомнительными деликатесами, как ящерицы, змеи, вороны, летучие мыши, а также коренья, молодые побеги и сердцевина некоторых
Аборигены, которые никогда в жизни не видели белого человека, вели себя скорее робко и миролюбиво. Но однажды ночью на лагерь было совершено нападение. Жертвой этого случая стал английский ботаник Джон Гилберт. Он был убит, еще троих участников его экспедиции аборигены ранили копьями…
Свои впечатления об австралийцах Лейхгардт изложил в письме к матери:
«Во время моей поездки я часто встречал их и много раз соприкасался с ними. К европейцам они всегда относились дружелюбно. На моей памяти было только одно-единственное исключение. Правда, это исключение стоило жизни Гилберту… Если мы натыкались на туземцев, будучи в пути, они так пугались лошадей и вьючных животных, что никакая сила в мире не могла удержать их на месте. И они убегали от нас с громким криком и визгом. Затем мы делали длительный привал, чтобы вялить мясо. И тогда туземцы, наблюдая за нами, убеждались, что мы так же, как и они, ходим на двух ногах и вообще, несмотря на свой диковинный вид, очень похожи на людей. И вот они уже сбивались в кучу около нашего лагеря, а в толпе даже трус становится храбрецом. Долгое время они следили за нами издали, кое-кто влезал на дерево, и в конце концов несколько смельчаков воинов подходили ближе и знаками показывали нам свое расположение. Тогда я доверчиво шел к ним и преподносил заранее захваченные с собой железные изделия, кольца и так далее. Они не оставались в долгу и немедленно одаривали меня копьями, боевыми дубинками и различными предметами, которые служат им либо как украшения, либо как знаки, удостоверяющие определенные привилегии, например привилегии возраста…»
Одно несколько жутковатое приключение случилось с исследователями на полуострове Йорк. Произошло оно примерно в то время, когда участники экспедиции увидели первую реку с соленой водой и несказанно обрадовались, поскольку река предвещала близость моря, а стало быть, и конец путешествия.
Вот что писал об этом Лейхгардт:
«Гарри и Чарли (крещеные аборигены, участники экспедиции), посланные на рекогносцировку в окрестности лагеря, обнаружили там несколько женщин и стариков. Все остальные австралийцы, побросав оружие и запасы кореньев, убежали и зажгли траву, чтобы задержать странных всадников.
Но вот с наступлением темноты в наш лагерь проскользнул бесшумный, как призрак, австралиец и прямым ходом направился к костру. Первым увидел его Гарри и закричал: «Австралиец, австралиец!» Через минуту ружья были взяты наизготовку. Но незнакомец был безоружен и, казалось, сам не понимал каким образом очутился он в лагере. Увидев, что мы окружили его со всех сторон, он быстро вскарабкался на самую вершину ближайшего дерева. Примостившись среди нескольких сухих ветвей, он сидел не шевелясь, буквально превратился в каменное изваяние. Напрасно мы окликали его и знаками предлагали сойти. Незнакомец по-прежнему был безмолвен и неподвижен. Тогда мы выстрелили из ружья, но и это не возымело нужного действия, В конце концов я велел Чарли влезть на соседнее дерево — мы хотели показать австралийцу, что можем без труда добраться до него. Этим мы добились большего эффекта, чем хотели, — наш непрошеный гость начал громко кричать. Он кричал по-разному: «Пу-у-бир-р-ку-у» — словом, изо всех сил старался разбудить своими дикими воплями эхо в безмолвном лесу. Мы встревожились не на шутку — не ровен час сюда явится вся компания, привлеченная криками. Каждый начал давать свои советы, как спасти положение. Чарли хотел застрелить австралийца. «Иначе всех нас перебьют!» — уверял он. Другие рекомендовали отойти от дерева и дать австралийцу возможность скрыться. Так мы и поступили и услышали вскоре легкий шелест в кустах — австралиец исчез».
Австралийский пейзаж определяет так называемый скреб — колючий, почти сросшийся кустарник [299] , через который чрезвычайно трудно прокладывать дорогу. Леса здесь встречаются не часто, да и те — реденькие рощицы с диковинными породами деревьев. Между стволами растет трава с колючками, которые цепляются буквально за все — проходят через одежду и одеяла, впиваются в кожу. Кроме того, пробираясь сквозь заросли скреба, путешественники часто разрушали гнезда шершней, и тогда огромные шершни нападали и на людей и на животных, отчаянно жаля их.
299
Скреб, или скруб, — заросли засухоустойчивых вечнозеленых колючих кустарников в степях и полупустынях Австралии; местами они образуют непроходимые, так называемые сухие джунгли.