Чужие браки
Шрифт:
— Я думал, мы сможет поговорить пару минут, — произнес он, в упор глядя на Нину.
Брови Патрика поползли вверх.
— Схожу на кухню, приготовлю чаю, — предложил он.
— Ты очень любезен, — благодарно улыбнулась ему Нина.
Гордону казалось, что он вмешался в какую-то игру, правила которой были выше его понимания.
Но как только Патрик вышел из комнаты, Нина подошла к Гордону, вложила свои руки в его и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Гордон обнял ее сгорая от желания и в то же время как бы неохотно.
— Патрик все про
— Я должна была с кем-то поделиться, — сказала Нина. — Не могла же я держать в себе такую потрясающую новость. Тебе это не нравится?
Нина сияла от радости. Гордон обдумывал про себя, не стоит ли ему скрыть настоящую причину своего визита. Тогда они с Ниной смогут спокойно посидеть вместе среди смятых покрывал и разбросанных по полу листов телепрограммы. Как бы в ответ на его мысли лицо Нины изменилось, сделалось грустным.
— Что случилось? — спросила она.
За окном начинало темнеть. Скоро зажгут фонари. Гордон не отвечал, и Нина повторила вопрос.
— Что случилось? Скажи мне.
Гордон присел на краешек дивана. Почему-то вдруг вспомнилось, как он разжигал для Нины огонь в камине, когда впервые попал сюда, и как потом они с Ниной любовались видом собора, до того, как его скрыли строительные леса. Прошло не так уж много времени. Гордон мог даже точно сказать, сколько. И сколько раз они встречались за это время. Гордону казалось, что очень мало, особенно в свете того, что должно сейчас произойти.
— Марсель сказала Джимми Роузу, что видела нас вместе.
Нина во все глаза смотрела на него. Блики огня, горящего в камине, плясали по ее щекам и отражались в золотых сережках.
— Что же. Это очень плохо, — сказала Нина.
Гордон вопросительно взглянул на нее, но Нине больше нечего было сказать. Гордона начинало раздражать ее равнодушие, но он тут же сказал себе, что Нина еще не достаточно прожила в городе, чтобы хорошо понять сложные взаимоотношения их компании и, следовательно, отдавать себе отчет в том, что значила для них новость, которую только что сообщил Гордон.
— Если что-то узнал Джимми, можно считать, что это уже знают все, — сказал он. — Джимми абсолютно не умеет держать язык за зубами.
— Вики?
— Разумеется, Вики скоро узнает. Кто-нибудь ей расскажет.
Нина молчала.
С тех пор, как Гордон вошел в эту комнату, он не думал о Вики, но сейчас она вдруг встала у него перед глазами, такая, какой была сегодня, когда он уезжал из дому, сославшись на головную боль. Рядом с Вики сидели ее родители, и Гордон, глядя на них, вдруг представил себе, какой станет в старости Вики, так же, как глядя на Вики, он часто представлял себе, как будут выглядеть его дочки, когда станут взрослыми.
Гордон быстро пробормотал придуманную им отговорку, и Вики вздохнула, не глядя на него. И это молчание испугало Гордона. Он подумал, что, возможно, до Вики дошли уже какие-то слухи. И страх этот заставил Гордона поторопиться предупредить Нину.
Нина подняла глаза и встретилась взглядом с Гордоном. Черты ее лица на несколько секунд слились для Гордона с чертами Вики, как это уже было однажды, в самом начале их связи, когда Гордон представил себе одновременно тела двух женщин.
— Я понимаю, — спокойно сказала Нина. — И что это значит для нас?
— Это значит, — сказал Гордон, — что я должен сам рассказать Вики правду, прежде чем кто-нибудь передаст ей искаженную версию всего, что произошло. И еще это значит, что нам придется перестать встречаться. Мне очень жаль. Я кляну себя за то, что оказался таким неосмотрительным. Я чувствую себя так, как будто разбиваю что-то абсолютно неповторимое.
Нина сидела неподвижно, глядя в огонь. Когда она заговорила, голос ее по-прежнему звучал ровно, спокойно.
— Не беспокойся. Ничего ты не разбиваешь.
Не последовало ничего из того, к чему готовился Гордон — ни слез, ни протестов, ни обвинений. Лицо Нины было неподвижно, и молчание ее означало, что должен говорить Гордон, предлагая ей что-то взамен того, что сделалось теперь невозможным.
— Это так больно, Нина. Ты сделала меня счастливым. Да, и виноватым тоже, но в то же время счастливым. Счастье пронизывало все вокруг. Я мог ехать на какую-нибудь чертову стройку, сидеть на собрании, но, как только вспоминал о тебе, в душе моей начинала звучать музыка. Если я был в это время один, например, в машине, я начинал напевать что-нибудь, отбивая такт пальцами по рулю. Я чувствовал себя как мальчишка, — Гордон протянул к ней руки. — Я — обычный инженер средних лет, обремененный долгами, семьей и множеством обязанностей, но я не верю, не верю, что твое появление в моей жизни было лишь случайностью. — Нина молчала. — Я люблю тебя. И я люблю тебя сейчас.
Нина подняла наконец глаза.
— И что же случилось с ней, с этой любовью?
Гордон задумался, зная теперь, что Нина боится не меньше его.
Любовь захватила его, это чувство было одновременно устрашающим и бодрящим, заставило его испытать такой душевный подъем, какого он не помнил уже много лет. И эта женщина, которую Гордон, как ему казалось, понимал, хотя теперь он думал, что, пожалуй, и нет, приняла его любовь. Все это было окутано покровом тайны, отчего становилось еще прекрасней, еще восхитительней. После долгих лет супружеской верности, когда его внутренняя жизнь была такой же простой, открытой и такой же бесцветной, как и та часть жизни, которая проходила на виду у всех, Гордону нравилось иметь свою тайну и это ощущение возбуждало его еще больше.
Но теперь, когда тайна была раскрыта, все остальное тоже должно закончиться. Ведь как бы то ни было, теперь их личные дела вот-вот станут достоянием всех.
— Я по-прежнему люблю тебя, — беспомощно произнес Гордон.
Это было правдой. Гордон понимал, что это крайне неосмотрительно и вряд ли возможно, но ему хотелось сохранить отношения с Ниной. Даже сейчас, после всего, что произошло, как прекрасно было бы протянуть руку, расстегнуть одеяние Нины и обнажить белоснежную, покрытую веснушками кожу ее плеч.