Чужие деньги

Незнанский Фридрих Евсеевич

На сей раз он избежал необходимости в контрвопросе. Ему предельно ясно дали понять, что следствие интересуют его отношения с Питером Зерновым, чье убийство навело в Америке и в России великого шороху. Того, что отношения были, Савва не отрицал.

Ну просветил заморского журналюгу относительно некоторых особенностей современного русского блатного мира, привел в пример некоторых прежних товарищей, фамилии которых охотно назовет. Им безразлично, они все по тюрьмам да по лагерям…

— С какой целью угрожали Зернову?

— А я угрожал? — сделал Савва недоуменные глаза.

От навязчивого дежа вю

зазвенело в висках: надо же, ведь что-то похожее уже было, словно тень прошлого, которое он забыл… Нет, не забыл, помнит отлично. Май девяносто пятого. Он так же недоумевал по поводу того, кому понадобилось устраивать, разборку на складе компании «Росводоприбор», а его ошарашили заявлением, что располагают видеозаписью этой разборки, где он, Савва, играет главную роль. Тогда он сорвался, выдал себя, а видеозапись, потом выяснилось, была мутная, неясная, то ли он на ней, то ли кто другой… Теперь он такой ошибки не сделает. Не подловишь!

Заявление, что следствие располагает пленкой, на которой Савва изрыгает Зернову угрозы по служебному телефону, босс центральной московской группировки встретил во всеоружии.

— Давайте вместе прослушаем пленочку, — повел густой бровью он.

Собственный голос, отчетливо выговаривающий слова разной степени грязноватости, Савва выслушал все с тем же видом вежливого недоумения.

— Ты про кого надо пиши в своей заграничной цидульке, а про кого не надо, уж ты завяжись. Есть люди, за которыми стоят серьезные люди, — вслух процитировал Савву следователь. — Что же это за серьезные люди, по заданию которых вы сделали Питеру Зернову последнее предупреждение? И ведь смотрите, как получается: действительно, оно оказалось последним…

— А никаких серьезных людей нет, — вяло откинулся Савва на спинку железного, намертво прикованного к полу стула — элемент, сохранившийся, должно быть, в современном уголовном розыске от средневековых судилищ. — Я хотел придать себе важности, а главное, воспрепятствовать Петру написать обо мне не то, что надо.

— «Не то, что надо» — это как?

— Ну я же признался, мы с ним беседовали о том о сем… На словоохотливость меня повело, наболтал лишнего.

— Про русский бизнес, от которого Питер Отпугивал инвестиции своими публикациями?

— И про это тоже. Но это мое мнение. Исключительно мое.

Савва слегка расслабился. В данный момент за ним стояли действительно серьезные люди, он чувствовал их дыхание своей толстой спиной. Все зависело от его поведения: поведешь себя умно — спасут, глупо — сдадут. Накануне допроса, в камере, он обдумывал стратегию и тактику, чтобы вести себя умно, но, не зная, в чем его обвиняют, не мог состряпать ничего дельного, кроме того, чтобы действовать по обстоятельствам, придерживать язык и чутко прислушиваться к направлению ветра. Если пленка — это все, что у них наработано, Савва считай что на свободе.

Но свобода — капризная дама… Умозаключив по Саввиному долгому молчанию и скупым ответам, что уязвить его имеющимися данными не получается, следователь, игнорируя его, поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Здравствуй, Толян! — невольно слушал Савва. — Как там экспертиза поживает? Ну да, ну да… Шарики. Интересненькие такие шарики, слишком тяжеленькие для железных. Какой-какой металл? А что это такое? Ну сделай запрос

на оборонное предприятие… Говоришь, проект секретного оружия? В стадии разработки? Спасибо, Толян, уважил! Акт пришлешь сейчас или потом? Мне бы лучше поскорей. Если не трудно. А то подследственный тут у меня сидит, прямо жаром из ноздрей пышет — так ждет акта экспертизы. Со сведениями из секретного НИИ.

Внутри Саввы что-то окаменело. Следователь блефует: слишком гладко течет его речь, обращенная к выдуманному, быть может, Толяну. Но в глубине души Савва отдавал себе отчет: только такой и может оказаться разгадка тяжеленьких шариков, которые срочно потребовались настырному синьору, родственнику писателя. «ЭММА» продавала за рубеж стратегическое сырье — спецметаллы, которые СССР держал на случай ядерной войны. Грызущий ногти племянник Герман встал перед глазами, как живой, и Савва с трудом подавил приступ тошноты. Ногти Германа тут были ни при чем: его тошнило от отвращения к ситуации, которой ему так долго и успешно удавалось избегать.

Теперь настала очередь следователю откидываться на спинку стула. Прицельно наводя на Савву взгляд из-под припухших век, следователь спросил:

— Так кому же это мы собираемся продавать военные тайны России, а, гражданин Максимов?

Гражданин Максимов сидел сгорбясь. На обтянутой шерстяной брючиной ляжке он чертил пальцем что-то замысловатое — насколько удавалось уловить, очертания Апеннинского полуострова. Оторвавшись от своего занятия, спросил:

— Добровольную помощь следствию запишете?

— Смотря чем поможешь, — пообещал следователь.

И Савва начал излагать то, что знал…

Широченный амфитеатр кинозала, построенного, как большинство кинозалов в мире, по образцу древнеримского Колизея, был заполнен весьма скудно. Собственно, в век торжества цифровой техники маловато становится преданных зрителей, которые готовы заплатить тысячу за двухчасовое зрелище, которое можно получить в безраздельное владение с правом без конца его прокручивать за каких-нибудь двести — четыреста рублей. Но сегодняшние зрители были зрителями особыми. Их банковским счетам, отечественным и зарубежным, не нанесли бы ущерба даже ежедневные походы в кинотеатр. Их костюмы, часы, запонки, броши отличались простотой, стоившей не меньше бюджета небольшой российской области. Их примелькавшиеся телезрителям программ «Новостей» лица с трудом скрывали — у кого жадное любопытство, у кого страх, у кого восторг, с которым ребенок встречает Деда Мороза. Потому что — и это главный секрет, который не скрыт лишь от избранных, — собравшиеся сегодня в арендованный на весь вечер кинотеатр «Полет» намеревались быть не зрителями, а участниками представления.

Режиссеры представления сидели на сцене, в президиуме, за покрытым красной скатертью — традиции! — столом. Их лица не растиражированы проституирующей аляповатостью телеэкрана, их опасаются затрагивать пестрые таблоиды. Изредка какой-нибудь из этих теневых персонажей внезапно оказывается на виду, рождая вихрь смятения, и о нем спрашивают: «Кто это?» — и, получив ответ, обычно тем более темный, чем более информативный, захлопывают рот или впадают в истерику. Но, в целом, такие люди не стремятся к дешевой публичности. Савва охарактеризовал их исчерпывающе: Очень Серьезные Люди.