Чужие дети
Шрифт:
«Мама, — сказала Джози, — я уже побывала на том Эвересте. Становиться мачехой мне не привыкать».
«Но тогда все было иначе. Эти дети помладше и не очень-то послушные».
«Мы сделаем все вместе, — решительно проговорила Джози. Она провела рукой по своим волосам — удивительному потоку медного цвета, который так гармонировал с ее внешностью. — Я люблю его. Он любит меня. Мы справимся с детьми вместе…»
…В этот момент Клер, младшая дочь Мэтью, сидящая напротив Элейн, спросила:
— Что это?
— Что, дорогая?
— Это, — сказала Клер и ткнула вилкой в пиццу.
— Это оливка, — проговорила Элейн.
Клер уронила
— Фу, какая гадость. Я не съем это. Она похожа на жука.
— Тогда отложи оливку в сторону, — сказала Элейн, — и доешь остальное.
— Я не могу, — ответила Клер. — Не могу. Ведь оливка была там.
Напротив сидели Руфус и Рори. Рори хватал пиццу руками, Руфус ел равномерно, механически жуя, не глядя никуда, кроме своего блюда.
На тарелке Элейн лежала небольшая горка спагетти под соусом из лосося и укропа. Она не испытывала ни малейшего желания есть это. Она повернулась к Бекки, дочери Мэтью, сидевшей по другую сторону стола. У той нос походил на кнопку или на крошечную рождающуюся луну, а ногти на обеих руках оказались покрашенными черным лаком. Пицца на тарелке перед Бекки лежала абсолютно нетронутой.
— Ты не ешь? — спросила Элейн. Она хотела добавить «дорогая», но слово как-то само собой застряло в горле.
— Нет, — ответила Бекки. Ее правая рука потянулась к карману грубого жакета.
— Ты не проголодалась?
Бекки бросила на нее быстрый взгляд. У девочки были поразительные глаза — ясные и синие, как дельфиниум.
— Я на диете, — сказала она.
Карен, сестра Мэтью, старалась избегать встречаться взглядом со своим отцом. Он вел себя не респектабельно — пил слишком много, кричал фальшивые ликующие фразы через весь стол, пытаясь (почти успешно) скрыть то, что здесь следует быть матери Мэтью. Она отсутствовала — отказалась прийти на свадьбу. А вдобавок еще и устроила многочасовой грандиозный скандал, который завершился тем, что она заперлась утром в день свадьбы в своей спальне.
— Я не могу вытащить ее оттуда, — сказал отец Карен. — Даже не пытался. Эта неприязнь, идущая из-под двери, подобна черному дыму. Да там хоть топор вешай!
У Карен болела голова. Она только-только отработала восемь смен ночных дежурств по уходу за пожилыми людьми. Карен настолько устала, что, по большому счету, ей было все равно, кто на ком женится. Она вяло подумала о семнадцати годах супружеской жизни Мэтью и Надин, о том постоянном потоке оскорблений в адрес Надин, который обрушивала на невестку мать Карен. Поводами оказывались внешний вид, отсутствие навыков ведения хозяйства, неверные (в понимании свекрови) политические взгляды и неуемное студенческое рвение невестки воспринимать новые веяния, новые мысли и новые проекты. «И когда она, наконец, прекратит свои игры и, черт возьми, заработает хоть немного денег?»
Но когда Мэтью влюбился в Джози, настроение матери Карен полностью изменилось. Надин превратилась в «жену Мэтью», «мать моих внуков», «мою невестку» — словно бы у нее неожиданно появился нимб. Надин, к ее чести, не обращала большого внимания на перемену прежнего мнения о себе, но Мэтью был настроен дать отпор. Он кипел от возмущения, бушевал и устраивал ссоры с матерью, громко крича, расхаживал по дому, повторяя ей снова и снова: настоящая беда матери в том, что она ревнива — абсолютно, без сомнения, исключительно ревнива. Ведь он проявил характер, чтобы прекратить неудачный брак ради возможного счастья. А ей самой никогда не хватило бы мужества совершить что-то подобное. Вот потому, предпочитая оставить все как есть, она вымещает свою досаду на близких и мстит им.
Такова
…Карен вздохнула и подняла бокал шампанского, который она умудрилась ухватить так, что он слегка утратил праздничный вид. Конечно, все правда. Что же еще, спрашивала она себя иногда, стало причиной тому, что в свои тридцать шесть она еще ни разу не была замужем и даже не жила ни с кем больше месяца? Вот что этому поспособствовало: она видела, как ее родители явно не лучшим образом проводили вместе выходные, не говоря уже обо всей жизни!
Карен отпила глоток шампанского. Оно уже не шипело от пузырьков, было теплым и кислым на вкус. Позади нее сидел Руфус, маленький сын Джози. Он отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула в стороне ото всех, словно чувствуя себя здесь чужим.
— С тобой все в порядке? — спросила Карен.
Этот прелестный ребенок ответил:
— Я уронил кусочек помидора на галстук.
— Не стоит беспокоиться. Посмотри на моего папу. Думаю, добрая половина блюд, не меньше — на его галстуке. Хочешь мороженого?
Руфус утвердительно кивнул. Он похож, подумала Карен, на тех котят и щенков, которых ты видишь в витринах зоомагазина, — тех, что умоляют тебя взять их к себе домой. Мальчик выглядел потерянным, что, вероятно, чувствовал и сам. Карен немало повидала в больнице детей в его ситуации. Они плелись по коридору, чтобы увидеть родителей, которые таковыми не были, да и не могли считаться. «Родители» — это всего лишь простой термин, которое общество дало этим людям ради своего удобства. Многие из таких детей выглядели столь же подавленными, как Руфус. Казалось, боль от потери прежней семьи — пусть, во многих случаях, едва приемлемой семьи — была настолько жуткой в первый миг, что дети даже не плакали. Они уходили в изумленное и неподвижное оцепенение, словно осознавая в глубине души собственное бессилие.
Карен коснулась рукава Руфуса.
— Знаешь, ты полюбишь Мэтью, когда познакомишься с ним поближе.
Краска смущения медленно залила лицо Руфуса.
— Он очень добр к детям. Он любит их.
Мальчик слегка повернул голову, но промолчал. Карен бросила взгляд на своего племянника Рори. Тот съел всю пиццу за исключением корок и теперь пил быстрыми глотками кока-колу из бутылки.
— Тебе следует пить из бокала, Рори. Это же свадьба.
Он прекратил пить, только чтобы сказать запыхавшимся голосом:
— Они дали мне только бутылку.
— Это не оправдание, — проговорила Карен.
Рори был смышленым ребенком, как и все дети Мэтью. Однако он, как и сестры, унаследовал от Надин непримиримость. Их мать жила с вызовом, с отвращением к традиционному, консервативному, «принятому» образу мыслей и поведения. Именно этот вызов и заинтересовал в первое время Мэтью, — в том Карен была уверена. Ведь Надин показалась ему и Карен такой свежей, жизнеутверждающей и смелой после чопорных и респектабельных ограничений, в рамках которых воспитывали их самих. Она производила впечатление распахнутого окна, впустившего сильный порыв дикого, соленого ветра в ограниченную скучную жизнь Мэтью. Он полюбил ее за бунтарский характер. Но со временем это стало тяготить Мэтью так сильно, что еще до знакомства с Джози он ушел на месяц жить в пансион. Там у него были завтраки и крыша над головой. А вся семья оказалась вынуждена скрывать сам факт ухода. Если бы родители детей из его школы узнали о таком, то подумали бы, что он вот-вот сойдет с ума. Мэтью и был близок к тому. Все началось, когда Надин сбежала в женский лагерь протеста у военной базы в Суффолке. Это случилось почти восемь лет назад. Потом она вернулась, но выходки на том не закончились.