Шрифт:
Глава 1
Марк.
Давно я такого не испытывал: ожидание, предвкушение, нетерпение…, и сразу, следом жгучее разочарование от того, что не могу получить то, что надо – сию секунду. Немедленно.
Катина неуклюжая попытка сделать вид, что от нее что-то зависит, сейчас лишь бесит.
Сдерживаю мат – но, чёрт побери, как хочется! Застонать или выругаться последними словами, но ни в том, ни в другом нет смысла.
Запрокидываю голову вверх, рвано выдыхая минутное, но такое яростное раздражение, и закрываю глаза, ловя
И кто бы мог подумать, что ещё совсем недавно я трахал все!
Да трахал! Играл, меняя сногсшибательных моделей одну за одной, не считаясь с их желаниями, потребностями, чувствами, пока не стало тошнить от этого сплошного калейдоскопа затейливых потрахушек, кукольных лиц и совершенных, но до отвращения одинаковых тел. А сейчас избегаю даже ни к чему не обязывающего секса, хотя и нуждаюсь в нем, как никогда раньше.
Только сейчас осознаю, что прохладная вода не спасает от стояка. Головка члена болезненно пульсирует, и я с глухим хриплым рычанием утыкаюсь лбом в кафельную плитку.
Черт возьми, я вынужден дрочить, как подросток!
Абсурднее ситуации не придумаешь – я могу сделать все, что захочу, все, что угодно, и я всегда беру то, что хочу взять… тем не менее, мастурбирую в душе.
Желаю, чтобы она сама. Сама пришла ко мне.
«Доверие, моя девочка – это канат над бездною, где у канатоходца нет ни шеста, ни страховки. Путь до него – по горящим углям. Путь по нему – без тени сомнения, потому что я сказал подойти. И вот когда ты придешь с обожжёнными ступнями, упадешь у моих ног вымученно улыбаясь по-настоящему счастливой улыбкой, что смогла для меня, ради меня, вот тогда я тебе поверю. И может даже однажды скажу "люблю". Если почувствую. А почувствую я лишь тогда, когда увижу собственными глазами: через доказанное доверие, через твое переступание через себя, когда я гну тебя до хруста, потому что мне так нравится.»
Я так погружен в то, что происходит в моей голове, что не сразу прислушиваюсь к своим чувствам. Пытаюсь отследить поток мыслей или ощутить Катино присутствие здесь и сейчас. Готов поклясться, что даже сквозь шум льющейся воды я опять улавливаю ее еле ощутимый вздох и тот самый женский трепет, который заставляет мои яички азартно сжиматься.
Стискиваю челюсти, шипя сквозь зубы, и убеждаю себя, что она застыла с той стороны двери. Я уверен в этом потому, что не слышал звука удаляющихся шагов.
Втягиваю полной грудью ее запах, которым до сих пор забиты ноздри.
И тону… Снова тону от одной только мысли о том, что она, наконец, рядом.
Легкая эйфория проникает в сознание, выплескивая в кровь порцию адреналина.
Еще минуту или две я пытаюсь уловить эти звуки, а потом, вздохнув, громко сглатываю и разворачиваюсь лицом к двери, широко расставив ноги, опираюсь раскрытыми ладонями на сплошь покрытое конденсатом стекло. Я не могу ощущать ее на физическом уровне, потому что это невозможно, но
С каждым слышимым шорохом там, за дверью, во мне возрастает отвращение к себе и злость на самого себя, потому что я трудом сдерживаю свой голод. И я уже в мыслях представляю, что в такой ситуации может произойти, если я сейчас сорвусь с места, рвану на себя дверь ванной, задеру на ней чёртово платье и жестко изнасилую, а потом, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, сожму зубами нежную кожу, потом, только потом понимая, что своей вспыльчивостью одним махом перечеркнул все старания сблизиться с ней.
Я и есть – смертельно опасный водоворот. Невероятная по своей сложности природная головоломка, безусловное зло. Обладая огромной мощью, затягиваю на самое дно, где в самом эпицентре, посреди этой чудовищной воронки только я и мой голод – омерзительная тварь, который то и дело просыпается где-то в глубине моего нутра и начинает терзать меня, требуя для себя новую жертву.
И вот тогда, когда очередная романтическая дура будет задыхаться под толщей воды моего водоворота, в его в стальных объятиях, тогда мои демоны и выползают из тени, начиная тихонько пританцовывать вокруг меня – щедрого мецената, такого социального, такого всегда себя оправдывающего и понимающего, но в этот момент уже совершенно самому себе не принадлежащего.
И тут нельзя просто взять, и разделить на добро и зло, черное и белое, тут множество оттенков серого, которые отнюдь не так привлекательны, как в том самом нашумевшем кино, делающим влажным промежности женщин, уставших от однообразного пресного супружеского секса. Здесь самые настоящие, отвратительные – матовые оттенки моего голода: все, от самых некрасивых темно-серых потеков женской туши, которые со слезами уже бегут по моим пальцам, до цвета тусклого асфальта, на который я выбрасываю, как отработанный материал, ту самую жертву, словно выкурив ее до белёсого пепла.
Голод… Чёртов голод солоноватым комком встает в горле, стучит в висках, отзываясь тупой ноющей болью в груди, там, где у таких чудовищ, как я, должно быть сердце.
Голод. Он ищет и тычет меня в эту растущую нужду, в потребность, в необходимость быть утоленным.
Такой внутриклеточный объяснимый голод, в состоянии которого забываются правильные слова, нормы морали и социальность. Скручивает так, что хочется едва ли не схватить первую попавшуюся девку на улице, пихнуть ее в машину и…
Снова: вдох-выдох…
Я могу контролировать свой голод. Но он во мне. Всегда.
Сейчас он выбрал для себя новый десерт – искренность, которую обнюхивает с осторожностью, всерьез раздумывая, а не присвоить ли обладательницу себе, если она будет продолжать кормить его этими чистыми эмоциями.
Поэтому «уходи» произношу Кате. Так тихо, скорее самому себе, чем ей, осознавая, что она меня не услышит.
Если она еще хоть на мгновение задержится там, за этой треклятой дверью, то я больше не смогу сдерживаться.