Чужое письмо
Шрифт:
Она ждала маму каждый день. И когда Ольгушка появлялась, девочка старалась не отходить от нее, держась крепко за юбку. Она радостно вскрикивала, когда мама доставала из пакета новую куклу, сандалии или конфеты, чтобы доставить удовольствие Ольгушке. Но все эти подарки на самом деле не интересовали малышку. Самое главное - она могла прикоснуться к маминой руке, а если Ольгушка сажала дочку к себе на колени, могла даже прижаться щекой к ее холодной щеке. Лисонька сидела бы так долго-долго, вдыхая запах маминых волос, таких же вьющихся, как и у нее. Но в какой-то миг мама убегала, и девочке приходилось ждать следующей встречи.
А вдруг мама больше не придет? Вздохнула девочка и слезла с подоконника. Ольгушки почему-то давно не было, дней больше, чем пальчиков у Лисоньки на руке (девочка еще не умела считать по-другому, поэтому каждое утро она просто загибала новый пальчик). Такого раньше никогда не случалось. Нет, она придет, обязательно придет. Только бы… появилось солнышко за окном.
А теперь нужно причесаться перед зеркалом, взять пластмассовый стаканчик, зубную щетку, картонную коробочку с зубным порошком и отправляться в ванную. Девочка выглянула в коридор. С кухни доносились голоса соседок, которым не нужно утром торопиться на работу. Лисонька потянулась на цыпочках к ручке ванной комнаты: она была свободной.
Вернувшись к себе, девочка «развернула» кусок старого ватного одеяла на столе, в который Люба укутала кастрюльку с манной кашей – чтобы не остыла, открыла крышку, положила пару ложок на тарелку. Достала из хлебницы кусочек батона, принесла из холодильника масленку и ложкой достала один из нарезанных кусочков сливочного масла. Размазала его по поверхности и получившийся бутерброд посыпала сверху сахарным песком. Нагнула эмалированный чайник – поднять его целиком все же тяжело - и налила в чашку теплый, уже заваренный бабушкой, чай.
После завтрака Люба советовала девочке не скучать: листать книжки, раскрашивать картинки в журналах, рассказывать куклам сказки. Но девочка, посмотрев еще раз в окно и не найдя там ничего нового, решила найти себе более живую компанию. Для этого она опять отправилась в коридор, в который выходили двери еще четырех комнат. В самой первой – справа, с мамой и папой жил мальчик Сережа. И Лисонька постучала к соседу.
– Заходи, - отозвался мальчик, узнав по характерному царапанью свою подружку. – Я – один. Папа на работе, а мама убежала в овощной магазин, приказав мне никуда не выходить.
– Даже в коридор?
– удивилась девочка. В коммуналке на шестерых взрослых приходилось всего двое детей, поэтому соседи благодушно относились к их мельканию и не мешали, если дети играли в прятки между расставленными по дороге на кухню чьими-то не поместившимися в комнатах сундуками, велосипедами и ящиками.
– Вчера Самовна чайник несла, когда я на нее налетел. Кипяток мне на руку попал, смотри какой волдырь, - и Сережа гордо завернул рукав рубашки, чтобы показать большое красное пятно на запястье. – Было так больно, но я не плакал!
– А почему тебя мама не взяла в овощной магазин? – продолжала задавать вопросы гостья. – Это так интересно, я с бабушкой ходила. Там есть дырка с дверкой. Тетенька взвешивает на весах картошку, бабушка подставляет сумку к дырке, тетенька открывает дверцу и сыпет туда картошку. И она летит прямо в сумку.
– Во-во, - отозвался Сережа. – Из-за этой дырки меня теперь и не берут. Я голову засунул, хотел посмотреть, как дверца открывается. Меня картошкой и засыпало.
– Какой же ты маленький и глупенький, - с сожалением посмотрела девочка на друга. – Когда придет моя мама и принесет конфеты, я тебя обязательно угощу.
– Твоя мама же умерла, - с детской непосредственностью сообщил мальчик то, что услышал и запомнил из разговора родителей.
– А что, значит, умерла? – это слово девочка услышала впервые. Нет, она видела, как плакала Люба, как собирались в их комнате мрачные соседи, а ее на это время отправили играть с Сережей. Но при чем здесь мама? Ее-то в эти дни как раз и не было.
– Не знаю, - честно ответил пятилетний мальчик. – Наверное, - почесал он за ухом, - она теперь будет приходить не так часто как раньше. Все реже и реже, а потом вообще исчезнет.
– Дети, - в дверях показалась Зина Хомкина с двумя матерчатыми авоськами в руках. – Не поверите, я арбуз купила! Сейчас будем есть и пальчики облизывать. Доставайте тарелки и самый большой нож.
Девочка, которая много времени проводила у соседей, уже хорошо ориентировалась в их комнате, поэтому привычно открыла буфет, вынимая посуду. А Сережа сбегал на кухню, где в их шкафчике хранились вилки и ложки.
Зина помыла в ванной пузатого зеленого полосатика и нарезала большими ломтями. Повезло: арбуз оказался красным внутри и сладким на вкус.
– Ешь, горемыка, - протянула она первый кусок девочке. – Кто же теперь о тебе позаботится?
Люба нетерпеливо посмотрела на часы: ровно без пяти семь. Ну, где ж ее «ночная смена»?
– Торопишься на свидание? – привычно пошутил Иван Сергеевич, открывая школьную дверь и стряхивая мокрый от дождя зонтик.
– Отсвиданилась давно, - Люба начала собираться: сняла войлочные полуваленки и надела резиновые боты. – У меня же девочка маленькая, забыл? Сидит, ждет бабку старую.
– Вот именно, что старую. Послушай, - остановил сторож женщину и усадил на стул рядом, - я тут про твою проблему все думал и вот что предлагаю.
Люба недовольно поморщилась: и зачем только все рассказала незнакомому человеку о своих бедах. Но правила приличия соблюла, сделала вид, что заинтересованно слушает.
– Ты бы сходила к сценаристу этому, как его, с которым Ольгушка твоя последнее время жила.
– Орлову? – предложение старика ее шокировало.
– А он здесь при чем? Выгонит и правильно сделает.