Чужой крест
Шрифт:
Первое время Мария с Евдокией жили в Ивановском уезде в селе, отписанном им именем царя Фёдора Иоанновича. О судьбе старшей дочери женщина ничего не знала. С одной стороны, знать и не могла, с другой, вопрос, хотела ли? Годы идут, пора бы подумать о какой-о серьёзной партии. А в ней лучше быть обременённой минимально. В поместье Лежнёво, куда кроме села были приписаны с десяток деревень, стоял большой дом, а у Старицкой были положенная званию прислуга и выделенное Годуновым пособие. Знатный боярин, ближний царю, убрал родовитую беглянку с глаз долой подальше от двора. Слуги доносили о каждом вздохе Старицкой, поэтому не остался без внимания Бориса слух о том, что молодая вдова и бывшая королева познакомилась с Фёдором Ивановичем Шереметевым.
Это случилось в марте 1586 года во время Пасхальной церемонии в Успенском соборе Кремля. Молодого потомка знатной семьи, вполне способного в двадцать пять лет стать продолжателем царской фамилии, представила Марии его сестра, уже известная нам инокиня Леонида Новодевичьего монастыря. Почти немедленно вокруг этого
Ответил Елене молодой человек строками из дневников отца о безжалостных пытках, коим подверг Иван IV почтенных представителей княжеских родов Троекуровых, Щенятевых, Бельских, Шуйских, Микулинских, Турунтаевых-Пронских, Серебряных-Оболенских и многих прочих, всех оговорённых по делу измены и сговора то с крымским ханом при сожжении Москвы, то с поляками, когда пал Полоцк, то всего лишь из зависти или боязни. Знал Дмитрий Курбский, что до самой смерти не мог смириться его отец с тем, что «из-за кровожадности державных правителей, что хуже зверей кровоядцев», из-за распри между ними и знатью, что привела к ожесточённой вражде, из-за того, что могущественные вассалы не желали мириться с покушениями монархов на их власть и имущество, из-за нестерпимых мук, что зазря приняли многие, некоторым пришлось «без вести бегуном отечества быти».
Истребление кланом Годуновых последних достойных людей, являлось ничем иным, как продолжением кровавой политики Грозного. Потому готов был Дмитрий оставить Ковель и совершить святое дело – помочь Марии, дочери рода Гедиминовичей. Кому, как не им, вписанным в число шестнадцати наиболее привилегированных русских фамилий, наконец проявить заботу обо всех русских. Да и сам Дмитрий хотел бы послужить незнакомой ему стране. Ибо одно дело – сидеть в доме, подаренном умершим королём Сигизмундом, ожидая, каким будет благоволение к иноземцам новых пришлых правителей, и совсем другое – осмотреть всей широтой взора русские дедовы земли.
Единомышленников, недовольных и обиженных на протяжении не одного века и поколения, у этих заговорщиков могло набраться много. Да и угроза трону оказалась столь велика, что уже в начале января 1587 года старица Леонида оказалась мёртвой. Незамедлительной стала и опала Марии Старицкой. Лишив её владений, Борис Годунов сослал женщину, ненавистную его сестре Ирине, и её дочь в Подсосенский монастырь. Тот, что стоял на правом берегу реки Торгоши в семи верстах от Троице-Сергиевой лавры. Став инокиней Марфой, Мария Старицкая жила лишь мыслями о судьбе младшей дочери. О ней она писала любимому Фёдору Шереметеву. Князь не прекращал переписку с Дмитрием Курбским, не тая уже надежды на брак и исключительно из человеколюбия. Совсем страшное время для узницы наступило в тот день, когда летом 1589 года её семилетнюю дочь Евдокию нашли в келье отравленной. Мария металась, понимая, что следующий черёд за ней, а при этом не зная, как быть. Все помощники умерли или умерщвлены. Стефана Батории не стало уже три года как, и, наверняка, случилось это по причине того, что польско-литовский король вошёл в антитурецкую лигу с участием Москвы. Не простил Мурад III предательства челобитных, что не так давно слал литовец отцу его Селиму II. Знал гордый османец, как расправлялся с неверными его дед Сулейман I. «Кем воздвигнут ты, пред тем голову склоняй, а спину показывать не смей». От того уже скоро сильного тридцати трёхлетнего семиградского князя Баторию настигла смерть в столице вверенного ему княжества городе Гродно.
Помощи ждать было неоткуда, и Мария, роняя от страха волосы и кружево, что плела, рьяно молилась равно столь за упокой близких, сколь за своё здравие. Вскоре она и вовсе смирилась, так как узнала, что Фёдор Иванович Шереметев возведён у дворцовых правителей в милость и ожидает женитьбы с дочерью Хорошай-мурзы Черкасского, кабардинского служилого князя, боярина и московского воеводы. Однако не зря прошли молитвы тех, кто желал иной доли единственной из оставшихся Старицких в живых, ибо уже скоро случилось неожиданное. 14 июня 1592 года в Троице-Сергиевой лавре был дан обед по случаю крестин новорожденной царицы Феодосии, куда звали всех и где всем званным указано было сидеть «без мест». До обеда прошла служба, и во время литургии Василия Великого «О тебе радуется» к инокине Марфе подошёл кремлёвский диак Трифон Коробейников в светлом льняном подряснике и золотом парчовом стихаре.
– Знаю, матушка, про кресты, коих дожидаешься с нетерпением, – негромко проговорил он, отпев тропарь, и дал понять, что после Величания будет ожидать инокиню на воздухе. Выйдя из Троицкого собора, где некогда крестили также убийцу её семьи, Мария очень поразилась, откуда знает монах про их семейную тайну.
Ещё в 1582 году Трифон и два других купца были посланы Иваном Грозным в Царьград и Иерусалим с милостыней об упокое души убиенного царевича Ивана. Путь до Константинополя лежал послам через Киев. Вот как раз в Киево-Печерской лавре и услыхал-то Трифон от местного инока Елисея Плетенецкого сказание о двух крестах Стефана Великого. Но выполнить просьбу господина известного Андрея Курбского и узнать, что говорят про этот сказ во дворце Топкапы тогда не мог. Зато сейчас Коробейников знал как подступиться к делу: вскорости он снова собирался в Царь-град вместе с торговыми кораблями Троицкого монастыря. По случаю рождения в мае царевны Феодосии, «Богом данной», теперь уже царь Фёдор слал гонцов в святые земли и монастыри Востока с заздравною милостынею. Семнадцать лет бездетная, отныне царица Ирина верила, что щедрая милостыня александрийскому патриарху Пигасу и множественные меха и золото для Афона и Синая помогут ей понести вновь и родить столь ожидаемого всеми наследника престола.
Не зная, верить ли Трифону Мария прикинулась несведущей о легенде. И лишь увидев за столом милого Фёдора Ивановича, получила знак от оного: дело о крестах боярин Шереметьев поручил Коробейникову лично. Трудно передать, с каким нетерпением ждала Старицкая возвращения из Константинополя посланца вплоть до лета 1594 года. Трифон вернулся с определённым результатом и рассказал, что ему помогла в деле внучка султана Сулеймана – Михрумах Ханым-султан. Проникнувшись историей женщины, судьба которой была так похожа на её судьбу, ведь её отец, шехзаде Баязид, и четверо братьев были задушены Великолепным дедом, а мать Фатьма-султан умерла от горя, Михрумах-султан взяла у Фёдора рисунок креста на бересте. Её муж Дамат Музаффер-паша, третий визирь Дивана, без труда смог найти во дворцовой библиотеке нарисованные копии креста, сделанного когда-то русским кузнецом из Опочки. В тех же архивах был эскиз, снятый с настоящего креста в 1535 году, когда его привёз в Константинополь Стефан Лакуста. Ювелиры двора тщательно изучили три рисунка и с уверенностью объявили Коробейникову, что тот, кто послал его, обладает лишь копией креста Стефана Великого.
Где искать оригинал, не знал никто. Дмитрий Курбский оставил себе железную пластину с копией гравюры со сковороды, думая, что однажды сможет приехать в Старицу. Но едва он переступил границу родины отцов, как был убит в ратном бою. Умывшись по нему слезами, инокиня Марфа приготовилась умереть. Так оно, верно, и случилось, не назначь Шереметев иных планов: он сумел найти двойника любимой женщине, навсегда избавив её и от Руси, и от рясы. Уехав жить сначала в Речь Посполитую, позже Мария Старицкая нашла свою старшую дочь Марию на Балканах. Далее след литовской царицы и русской княгини потерялся навеки. А надпись, сделанная в 1597 году, что и по сей день можно видеть на одной их могил Подсосенского монастыря «Лета 7105 июня 13 дня преставися благоверная королева-инока Марфа Владимировна» явилась ошибкой, вполне очевидно намеренной, учитывая все вышеописанные обстоятельства.
10. СССР. 1948-1949 годы.
Шесть месяцев после похорон мамы Володя прожил в приюте. Так называли дом казарменного типа, куда свозили со всего города сирых и босых. Их хватало и после войны. Одноэтажный длинный барак стал для тринадцатилетнего подростка убежищем от холода, но не от голода. Питались тогда всё ещё плохо даже несмотря на то, что в южной республике палку воткни – вырастет дерево, а город кутали розовым цветом яблочные сады и зелёные предгорья. Но урожай собирали тщательно, не позволяя ему гнить, и отправляли фрукты-овощи в центральные районы страны, те, что лежали в холодных европейских широтах. Где не было пахотных земель, там после войны царили цинга и тиф. Южные края спасались от болезней плодородными садами. Алма-Атинская пацанва обносила их, не страшась ни солевых зарядов в ружьях сторожей, ни окликов конной охраны. С мая и до середины осени кормиться с веток получалось у каждого забора. Город долгие годы оставался одноэтажным, и частный сектор изобиловал фруктовыми деревьями. В мае ребятне подмигивали красно-жёлтые фонарики черешни, круглой, одна в одну. Гроздь сорвёшь, в руке не поместится. Июнь дарил вишню: чёрную, рожу сводит от кислоты, но дармовая и такая пойдёт. А уж какое из неё варенье – весь квартал знает; когда хозяйки снимают пенки с навара, их отдают дворовым пацанам. Из них кто первые в очередь встали, те и получили. Володьке боголовому всегда доставалось сладостей и без толкотни. Любили его бабки, тётки в толпе сразу примечали. Пенка с вишнёвого варенья приторная, как медовая патока. С урюка, понятно, она вкуснее, с кислинкой и запахом до глубины ноздрей, но урюк в горах созреет не ранее конца августа. И груши «Талгарская красавица» тогда же, тугие и сочные. Казахский пригородный посёлок Талгар был под завязку забит переселенцами всех мастей. Безработные и безденежные, они весь летний сезон собирали всё, что плодилось на земле и в ней, а корейцы и уйгуры свозили урожай в столицу.