Чужой портрет
Шрифт:
— Лан…
— Все, я ушла, позвоню, как Вальчика пристрою.
Сестра выходит за дверь, я остаюсь сидеть, заняв ту самую табуреточку, что до этого облюбовала Ланка.
Тонкое полотно двери опять сотрясается от громового мужского раскатистого рева, затем что-то падает, да с таким грохотом, словно там шкаф уронили здоровенный.
И мужики опять взревывают.
А я смотрю на часы, прикидывая, сколько в этот раз придется тут сидеть…
Мне к одиннадцати надо вернуться обратно в больницу, у меня ночная смена, которую никто не отменял,
Так что задерживаться нельзя категорически.
Интересно, Каз сегодня бьется на ринге?
Хотя, нет. Не интересно… Не интересно тебе, Маруся. И мужчина этот тебе не интересен…
Вспоминаю его взгляд, веселый и темный, каким он встретил нас с Ланкой еще с порога.
Признаться, я опасалась, что он сразу подойдет, может, пошутит насчет переменчивости женских решений и прочего, потому что очень уж легко мы, практически без споров, согласились на работу. Стоило ли так кочевряжиться?
Хотя, стоило.
Потому что во время повторного звонка Каз предложил пять окладов…
И теперь наверняка думает, что просто купил нас. Меня. Это почему-то мне не нравится, не хочется, чтоб он так думал.
И вот парадокс: какое дело мне до его мнения? Главное же что? То, что мы получим много денег. Всего за один вечер… Но почему-то скребет в душе, и грудь стесняет… Глупости какие…
Каз, кстати, не оправдал моих ожиданий, не подошел. Посмотрел и отвернулся, занятой разговором с кем-то. Словно мы с Ланкой — пустые места… Хотя, так оно и есть, а все, что у меня в голове надумывается… Бред бредовый.
И портрет его надо выкинуть… Вдруг, кто-то найдет…
В дверь стучат, прерывая поток моих беспорядочных мыслей, громко стучат, так, что ее едва не сносит с петель. Это кто там такой усердный? Вообще силу не рассчитывающий?
— Открыто! — кричу я, дверь открывается, и на пороге возникает уже знакомая огромная фигура:
— Это… — басит орангутан, оглядывая помещение, словно выискивая кого-то. И я даже знаю, кого! Вот ведь, кобелина лохматая! — там надо прибрать… На ринге…
— Сейчас, — киваю я, поднимаясь и натягивая перчатки.
— А где вторая? Борзая такая? — спрашивает мужик, и сердце у меня буквально падает в пятки. Рассмотрел-таки Ланку, орангутан чертов!
— Я справлюсь одна, — холодно отвечаю я, поднимая ведро с водой и прихватывая швабру, — пропустите, пожалуйста.
Мужик сторонится, я выхожу из подсобки.
Тут же оглушает гомон, крики, какие-то бесконечные, отовсюду доносящиеся разговоры.
Просматриваю уже вполне привычным взглядом помещение на предмет непорядков, но ничего особенного не вижу. Еда не рассыпана и не разбросана, столы чистые, возле скамеек не накидано и не разлито ничего.
А вот ринг… Мама моя…
Тут убили, что ли, кого-то?
Вся поверхность ринга залита кровищей. Ее так много, что складывается полное ощущение, что я не в спортивном зале, а на бойне. А , учитывая еще и запахи, окружающие меня: пот, спертый, удушающий сигаретный дух, кровь — и впечатление бойни напополам с притоном становится полноценным.
Выдыхаю, собираюсь с силами и поднимаюсь на ринг.
Ох, очень надеюсь, что тут никого не убили, все же… Спрашивать об этом, естественно, и не думаю даже, просто выполняю свою работу, собирая кровь тряпкой, выжимая в ведро и снова собирая. Хорошо, что я в перчатках и маске. Хотя бы как-то можно дышать…
— Почему ты одна?
Голос раздается позади меня настолько неожиданно, что вздрагиваю. Черт… Ну чего ты пришел сюда? Хотя, кто думал, что это будет легко?
— Лана вышла… — смысл скрывать? Он все равно узнает… — она вернется через час.
— Я платил за то, чтоб вы двое тут дежурили, — Каз легко прыгает на ринг, идет ко мне, продолжающей сидеть на корточках и собирать кровь. Не смотрю на него, полностью сосредотачиваясь на своей работе, — именно из-за таких случаев.
Его ноги, в навороченных ярких кроссовках, останавливаются совсем рядом, прямо возле меня, и я едва сдерживаю мстительное желание мазнуть по ним кровавой тряпкой. Потому что нечего подходить так близко! Надо о технике безопасности думать!
— Отойдите, — глухо говорю я, не поднимая головы и продолжая методично работать, — а то брызги крови попадут…
А Каз неожиданно наклоняется, присаживается на корточки прямо передо мной и ловит пальцем за подбородок. Это так внезапно и резко происходит, что не успеваю отшатнуться, замираю, глядя в его черные, полные какого-то сумасшедшего, бешеного веселья глаза.
— Я не боюсь крови, Маруся, — клыкасто улыбается он, — мне просто не нравится, что ты в ней возишься.
— Это моя работа… — губы под маской едва шевелятся, а взгляд никак не получается оторвать от его лица, смуглого, красивого до умопомрачения… Он гораздо красивее Алекса… Почему я их сравниваю? Они же совершенно разные… Боже… Нельзя быть таким красивым… Это… Преступление…
— Это плохая работа… — так же тихо отвечает Каз, не выпуская моего подбородка, продолжая придерживать легко и одновременно жестко. Так, что не вырвешься.
— Вы ее сами предложили…
— Ты не согласилась на другую…
— Я и на эту не соглашалась… Просто сестра…
Почему я оправдываюсь?
— Я знаю, — кивает он, — вставай…
— Мне надо доубирать…
— Без тебя справятся.
— Нет. Это моя работа. Вы мне за нее платите.
— Я тебе и без того заплачу. Сколько ты хочешь? Сколько тебе надо?
— За что?
— За твое внимание.
Пощечина получается звонкой. А как по-другому, если грязной, окровавленной перчаткой да по наглой физиономии?
И нет, мне не страшно. И не жаль.
Просто есть вещи, которые нельзя прощать и сносить.
Я это не сразу поняла, зато потом выучила “на отлично”.
Учитель попался хороший, с душой учил…
Глава 21
Тишина, упавшая в этот момент на меня, кажется оглушающей.