Чужой портрет
Шрифт:
Подростка!
Я с изумлением смотрю на мальчишку, лет двенадцати примерно, высокого, вихрастого, улыбчивого и очень симпатичного, как бывают симпатичны веселые хулиганистые парни. Он в широких джинсах и еще более широкой футболке с ярким принтом, виски выбриты по-модному, взгляд хитрый.
Мальчишка разворачивается к машине, что-то там копошится… И вынимает из черных кожаных недр салона ребенка. Маленькую девочку, судя по виду, едва умеющую ходить, в бежевом нежном платьице и легкой панамке.
Девочка весело улыбается двумя передними зубами, обнимает его за
— О, Анькины приехали… — комментирует происходящее Валентина Михайловна, — чего это они раньше времени? Обычно со смены ее забирают…
— Это ее дети? — удивленно раскрываю я рот. Не на девочку, конечно, тут все в порядке, но вот мальчик… Это во сколько же она его родила?
— Да, — кивает санитарка, — сын и дочка.
— Но ведь Аня же… — я не могу сформулировать фразу, так, чтоб поделикатнее, — ей же не больше двадцати пяти…
— Чуть больше, — смеется санитарка, — но да, ты права. Ванька приемный. А дочка родная. Да ты чего, не местная, что ли? Не знаешь, кто такая Аня?
Я только головой мотаю.
— О-о-о… А вот и Хазар, — Валентина Михайловна кивает на еще одну машину, как две капли воды похожую на первую, заезжающую во двор, — пошли-ка с глаз долой…
Хазар… Опять Хазар. Да что это такое, что меня это имя преследует-то?
Я не спорю, разворачиваюсь, чтоб нырнуть за санитаркой в прохладу приемного покоя, а навстречу мне идет Аня.
Киваю ей, торопливо скользя мимо… И все же, уже зайдя в помещение, разворачиваюсь, чтоб увидеть, как Аня подхватывает на руки радостно пищащую дочку, как улыбается им обоим веселый озорной Ванька, и как идет от черной машины очень знакомый мне черный человек, Хазар. Тот самый Хазар, который владелец фирмы, где работает моя сестра, и клуба, где я недавно так неудачно прибиралась…
А рядом с ним, отстав буквально на полшага, движется еще один мой знакомец. При виде которого, сердце начинает лупить в грудную клетку с дикой силой, так что даже больно становится.
И, в отличие от Хазара, не сводящего взгляда с Ани и ее детей, Каз смотрит на меня.
Глава 17
Ловлю на себе черный, внимательный взгляд Каза, торопливо отворачиваюсь и прячусь за Валентину Михайловну.
Какого черта он тут забыл?
Опять меня ищет?
Да вряд ли… Наверно, со своим боссом приехал…
— Вот Аньке делать нечего, от такого мужика бегать… — начинает бормотать Валентина Михайловна, неторопливо двигаясь в сторону лестницы на второй этаж, — и заботливый какой, и богатый, и детей любит вон как… А она все кобенится…
— От какого мужика? — мне неловко спрашивать и вообще сплетнями интересоваться, но информацией надо владеть. Слишком много вокруг меня непонятных и пугающих мужчин. А я и без того после Алекса от любых брюк шарахаюсь…
— Так от Хазарова же, — удивленно поясняет санитарка.
— От Хазарова? Он ухаживает за Аней? — моргаю я растерянно, пытаясь представить себе их рядом: тонкую, светлую, порывистую Аню и большого, черного,
— У нее дочка от него, — охотно поясняет санитарка, видно, радуясь, что нашла свободные уши и можно с удовольствием почесать язык о такую пикантную историю, — и старший тоже его… Ой, там такая история…
Глаза ее горят предвкушением, и мне становится неприятно.
— Ладно, мне работать… — неопределенно говорю я, стремясь прервать поток сплетен, который сама же и спровоцировала невольно, и торопливо убегаю по своим делам.
По пути старательно не представляю себе их рядом: изящную Аню и мрачного Хазара… А они бы интересно смотрелись вместе… Есть в таком контрасте что-то загадочное и волнующее… Словно тонкая, гибкая, но сильная осинка спряталась в тени великана-дуба. Им рядом сложно находиться, дуб своей кроной давит все живое и мелкое… Но осинка умеет приспосабливаться… И пробиваться к свету исключительно на жажде жизни и упрямстве.
Я прикрываю глаза и прямо вижу перед собой эту картину, застываю, машинально прикидывая, как можно было бы изобразить такую борьбу, постепенно переходящую в симбиоз… И лучи света, пронизывающие крону дуба, и листья осинки, точно поворачивающиеся именно в эту сторону… Тонкость ствола, грубость коры… Можно крупно. Маслом. Да… Масло — это универсально, люблю с ним работать, мягкий, пластичный материал, есть возможность буквально передвинуть объекты… И даже сделать подмалевок, а потом его полностью закрасить… Или расставить по-другому акценты. И запах масла, замешанного на растворителе, особенный… И…
Швабра натыкается на какое-то препятствие, ойкаю.
Похоже, кому-то ноги помыла грязной водой!
Вот, черт, опять я со своими фантазиями! Увлеклась. Определенно, надо что-то с этим делать. С моей тупейшей способностью полностью отключаться от реальности, обдумывая тот или иной сюжет для будущей работы.
— Простите, пожалуйста! Простите, я…
Поднимаю огорченный взгляд от стильных темных кроссовок, явно дорогих, черт, как не повезло-то… Испортила…
И замираю с открытым ртом, прямо на середине процесса извинений.
Каз стоит так близко, что кажется, еще шаг, и просто прижмется ко мне!
Моргаю, глупо и по-детски пугаясь опять, давлюсь воздухом и торопливо отступаю на шаг назад, совершенно не думая, как это выглядит. Побег? Трусость? Малахольность? Идиотизм? Не важно. Главное, подальше. А то слишком близко, чересчур.
— Вот ты где работаешь, значит? — Каз, в самом начале моего побега насмешливо приподнявший бровь, теперь осматривает меня медленно, тягуче, обстоятельно и со вкусом. И в этот момент опять напоминает мне Алекса! Тот тоже так смотрел… В самом начале. Когда еще я не знала, кто он такой, и радовалась этому вниманию, ощущая, как в груди все стонет и одновременно замирает в сладком, будоражащем предчувствии… Чего-то хорошего. Чудесного. Волшебного.