Чужой среди своих
Шрифт:
— На мягенькое, на мягенькое его! — взвыла внезапно странная женщина, — Я сейчас!
Споткнувшись несколько раз, она неуклюже вбежала в дверь низкого, вросшего в землю барака, обшитого потемневшими от времени досками, и вскоре выбежала с охапкой какого-то тряпья.
— Я сейчас… — задыхаясь, сказала она, — ещё…
Меня тем временем погрузили в тележку трактора, на кучу тряпья.
— Не надо… — выдавил я, более всего желая просто покоя и возможности отлежаться в тишине, но никто не послушал меня. Неопрятная медичка, усевшись на тряпьё, устроила мою голову у себя на коленях.
От шума, вибрации и запахов снова стало накатывать то чёрное, страшное беспамятство…
— Домой…
— Сейчас тебя в больницу отвезут, миленький, — склонившись надо мной, сказала женщина в белом халате, — там дядя доктор сделает тебе укольчик, и всё будет хорошо!
В кузов полетела очередная порция тряпья, среди которой я опознал ковёр, половичок, мужское пальто и пиджак, а затем, чуть погодя, подсадили и ту странную женщину.
— Трогай! — внезапно заорала медик над самым ухом, и трактор, зарокотав, дёрнул тележку, а я провалился в беспамятство…
Дорога запомнилась только тем, что мне стало необыкновенно плохо! В припадках меня больше не выгибало, но голова раскалывалась от боли, а вдобавок, навалилась необыкновенная тошнота, поселившаяся, кажется, не в желудке, а в самом черепе.
— … дура! Кукла чёртова! — негромко, но очень яростно выговаривал меня над ухом незнакомый мужской голос, — Вечно ты, Малеева, со своей инициативой лезешь, и хоть бы раз к месту! Как ты вообще медучилище окончила?! Кто тебе диплом медсестры выдал?!
— Что вы себе… — сдавленно зашипели в ответ, но мужчина заговорил ещё яростней и напористей.
— Это додуматься ведь надо! Человека после эпилептического припадка, и, скорее всего, с сотрясением мозга, если не с черепно-мозговой травмой, на тракторе в больницу везти, да по нашим дорогам! Ему покой, покой нужен! Дура! Не тащить в больницу на тракторе, а за мной послать, или за Фёдором Ильичом!
— Эх… — говорящий прерывисто вздохнул и сплюнул, — сделать бы тебе трепанацию черепа и посмотреть, что там в межушном ганглии! А потом диссертацию написать — о преимуществах советского строя, при котором даже клинические идиоты могут получить диплом медика!
— Хам! — взвизгнул женский голос, — Я буду жаловаться в партком!
Послышался звук удаляющихся шагов, громкий вздох… затем мужской голос пробормотал вяло:
— Она ведь пожалуется… Вот ведь! Вредительница, чёртова кукла, и ведь не уволишь! Дура, но ведь член Партии! Всё-то у нас через…
Сплюнув, он договорил совсем тихо:
— …Партию!
Разлепив глаза, я пошевелился, и кажется, простонал. Разговоры тотчас прекратились, и надо мной с озабоченным видом склонилось усатое мужское лицо.
— Так-с… — на мгновение приподняв мне веко пальцем, он повернул мою голову влево, вправо, и кивнул своим мыслям.
— В палату! — коротко приказал он куда-то в сторону, и оказалось, что меня уже успели переложить на носилки, которые и подхватили два извечно усталых мужичка средних лет.
Фиксирую взглядом окружающие реалии, состоящие для меня из одетого в ватник мужичка с папироской во рту, тащащего носилки со стороны ног, молодой зелени на высоких деревьях с раскидистыми кронами над больничным двором, да потрескавшегося асфальта со следами глины. Вскоре в моей реальности появился больничный коридор, окрашенный шаровой масляной краской, потолок со свежей побелкой, и больничная палата на шесть металлических коек, одну из которых я и занял.
Где-то на периферии сознания, я услышал в коридоре всхлипывающий голос той странной женщины… и внезапно понял, что она моя мать, и что я…
… а дальше я благополучно потерял сознание. Снова. Очнулся от того, что меня переворачивают на живот и стаскивают трусы. Безучастно перетерпев болезненный укол в ягодицу, я снова начал было засыпать.
— Прошу прощения, молодой человек… — раздался голос над ухом, и усатый врач уселся у меня в ногах на металлически скрипнувшую койку, — понимаю, что самочувствие у вас не ахти, но мне нужно собрать первичный анамнез, чтобы определиться с вашим лечением. Итак…
Он представился, но я так и не смог запомнить его имени. Вообще, с памятью у меня всё очень странно, какое-то раздвоение…
Врач ушёл, и мне дали наконец выспаться. Периодически я просыпался, ел что-то жидкое, диетическое и абсолютно безвкусное, пахнущее капустой, использовал неудобную металлическую утку. Фиксируя взглядом мать, неизменно сидящую на табурете возле кровати, я странным образом успокаивался и не задавался вопросами.
Ещё в моей реальности существовала пожилая медсестра с ласковыми натруженными руками и окающим говорком, и соседи по палате, ведущие негромкие, довольно-таки бессвязные разговоры обо всём и одновременно ни о чём, да периодически выходящие в коридор, после чего от них пахло табаком.
Состояние у меня такое, что не то что задаваться вопросами, а осуществлять хоть сколько-нибудь сложную мыслительную деятельность я решительно не в состоянии! Врач, кажется, несколько озабочен этим, хотя перед матерью старался не показывать этого.
— … да, в район! — продолжая разговор с матерью, решительно сказал доктор, стремительно входя в палату, — Очень удачная оказия подвернулась…
Мать начала расспрашивать Николая Алексеевича, но разговор их был настолько быстрым и обрывочным, что я решительно ничего не понял. В результате, тем не менее, я снова на носилках, меня куда-то несут, а мать семенит рядом, неудобно изогнувшись, но не отпуская моей руки.
Носилки пронесли по шаткому, прогибающемуся под ногами трапу, несколько минут я провёл на палубе, глядя на бледное серое небо, запорошенное мелкими облаками. Этот убогий вид странным образом успокоил меня, а сырой речной воздух после больничной палаты показался необыкновенно вкусным.
Решив какие-то вопросы, меня занесли в маленькую каюту, изрядно душную и одновременно холодную, с единственным крохотным иллюминатором, на котором виднеются потёки ржавчины. Переложив меня на нижнюю койку и накрыв шерстяным одеялом поверх простыни, мужички удалились, на ходу закуривая и обсуждая стати неизвестной мне Дуськи, которая с одной стороны шлюха, потому как даёт, а с другой — сучка этакая, потому как не им! Вот как с такой быть, а?!