Чужой
Шрифт:
На войне все приторговывают, без этого нельзя. Только вот генерал Кузнецов вывозит из Чечни цистерны с бензином, а старшина роты продаёт солдатские консервы и крупы. Соответственно и живут - генерал пьёт коньяк и закусывает икрой, а прапорщик жрёт водку и занюхивает её солёным огурцом.
Хлопая бортами, тягач выбрался из села. Мощно ревя мотором, покатил в сторону леса. После того, как там скинули несколько бомб, в лесу было много поваленных сухих деревьев. Акация и карагач хорошо горели, поэтому последний месяц ездили для заготовки дров именно туда. На дороге показался старый потрепанный «Жигуленок». Он неторопливо двигался навстречу. Прапорщик приложил ко лбу ладонь, закрывая глаза от солнца и пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. Поравнявшись с военными, «Жигуленок» приветственно бибикнул и, набирая скорость, рванул в сторону села.
– Кто это?
– тревожно спросил прапорщик.
– Да хрен его знает, машина вроде бы участкового местного,- бросил водитель, не отрывая глаз от дороги. Из кузова застучали по крыше кабины. Зыков выпрыгнул из кузова и подошел к дверце:
– Слышь, старшина, в «Жигулях» три «чеха» с автоматами, может, догоним?
Прапорщик почесал голову:
– Да это же менты местные, ещё нарвемся на международный скандал, опоздаем. Генерал опять стругать будет, поехали.
Сержант пожал плечами, молча забрался в кузов. Прапорщику Морозову оставалось полгода до окончания контракта и пенсии, осложнений ему не хотелось.
В лесу было хорошо. Цвенькала какая-то птаха. Из-под подтаявшего снега, выглядывали сохранившиеся с осени зелёные листочки. Солдаты, скинув бушлаты, взялись за топоры и пилы. Даже старшина, раздухарившись на свежем пьянящем воздухе, схватил топор и по-крестьянски хекая, умело рубил сучья. Увидев скукоженного, невыспавшегося Найденова, сержант поставил его в охранение. Женька клацнул предохранителем, моля Бога, чтобы сержант ничего не заподозрил. Вроде обошлось.
Разгоряченный Зыков сбросил нательную рубашку и на пару со старшиной пилил кривой ствол акации. На его спине бугрились тугие мышцы, было видно, что крестьянский физический труд доставляет ему удовольствие.
Женька сидел в отдалении, краем глаза наблюдая за дорогой и покусывая пожухлую травинку. Слабый ветерок трепал чудом уцелевшие листья деревьев. Подошёл распаренный, улыбающийся Зыков, вытирая вспотевшее лицо носовым платком и одевая бушлат, сказал:
– Уважаю мужскую работу, чувствуешь себя мужиком, а не размазнёй. Настоящий мужчина должен или ломать, или строить, отбирать, или защищать. Давай к машине, помогай грузить, а то заснёшь на боевом посту.
Сержант поставив автомат к дереву, повернулся к лесу. Уже подходя к машине, Женька услышал его окрик:
– Эй! А ну стоять!..
Обернувшись назад, он увидел, как сержант яростно нажимает на спусковой крючок автомата, раз за разом передёргивая затвор. Лесную тишину разорвали автоматные очереди. Как в замедленной съёмке, Женька видел, как пули вырывают клочки ваты из бушлата на спине Зыкова. Вздрогнув, он бросился к машине и, запнувшись о торчащий из земли корень, упал на землю, успев заметить, как огненные струи сбивают с ног солдат, рвут их тела, заставляя корчиться от смертельной боли.
Когда он открыл глаза, первая мысль была, что он находится в могиле. Кругом была темнота, скрюченные ноги затекли. Руки были связаны за спиной, воняло бензином, и к горлу подступала тошнота. Женька хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Рот был заклеен липкой лентой. Он прикрыл глаза и начал молиться. Женька никогда не был в церкви, молиться не умел, но видел в раннем детстве, как бабушка Галя повязывала платок и ставила свечку перед иконкой Божьей матери.
В пропахшем нафталином комоде у неё постоянно хранился запас жёлтых, с мизинец толщиной, свечечек. Бабушка отрешалась от всего происходящего, медленно и вдумчиво накладывала сложенные в щепоть пальцы на лоб, живот, плечи, шептала:
«К Тебе Пречистой Божьей матери, припадаю и молюсь, если Царица беспрестанно согрешаю и прогневлю Сына твоего и Бога моего... каюсь трепеща, неужель Господь поразит меня... Владычица моя Богородица, помилуй и укрепи».
Бабушка Галя истово била поклоны, пламя свечи отражалось в её зрачках. Маленький Женька в такие минуты старался не шуметь, мама объясняла ему, что бабушка разговаривает с Богом, просит у него защиты. Иногда мальчик подсматривал в дверную щель: неровное пламя свечи оживляло женское лицо на потемневшей иконе, казалось, что Богородица слушает бабушку, внемлет её молитвам и обещает взглядом: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо».
Задыхаясь и захлёбываясь слезами, Женька застонал, замычал: «Пресвятая Богородица, Пречистая матерь Божья, помилуй, спаси и сохрани».
Днище багажника под ним перестало дрожать, открылся капот, и в лицо ударил дневной свет. Мужчина в милицейской форме больно ткнул его стволом автомата в грудь:
– Ты чего воешь, биляд, страшно? Надо было дома сидеть, а ты детей приехал убиват. Если ещё будешь мычать, я тебе язык отрежу.
Человек с автоматом ещё раз ударил его в грудь и захлопнул багажник. Опять навалилась темнота, Женька молча заплакал, по его щекам текли слёзы. Машина ехала несколько часов, иногда по крыше машины хлестали ветки, раздавались царапающие звуки, и Женька догадывался, что его везут через лес. Двигатель натужно ревел, и он понимал, что машина движется в горы. Наконец, шум двигателя смолк, загремело железо ворот, машина проехала ещё несколько метров и встала. Раздалась незнакомая гортанная речь, мужской смех, опять открылся багажник. Незнакомый бородач сорвал с его губ ленту и, ухватив за воротник бушлата, как котёнка выдернул из багажника. Затёкшие и одеревеневшие ноги не держали, Женька опустился на колени, прямо в снежную кашу. Вокруг засмеялись:
– Что, воин, от страха ноги не держат?
Старик в мохнатой папахе и с палкой в руках подошёл к нему вплотную, заглянул в лицо. Заскорузлыми жёлтыми пальцами приподнял веки, осмотрел зубы, осуждающе зацокал языком, что-то недовольно пробормотал. Другие мужчины вытаскивали из машины автоматы, Женька узнал свой, с оцарапанным прикладом, защемило сердце. Один из мужчин, услышав голос старика, что-то ответил и, подняв Женьку с земли, поволок его в какой-то сарай.
– Недоволен отец, говорит, какого-то дохлого русского притащили, мол, плохо работать будешь. Если станешь лениться, мы тебя собакам скормим, а на твоё место другого привезём. Так что смотри, продолжительность твоей жизни зависит только от тебя самого, - сказал он, запирая дверь на большой амбарный замок.
Сарай оказался обжитым, на полу у стены лежали несколько коз. Увидев Женьку, они пугливо вскочили со своего места, потом несколько раз испуганно мекнув, опять улеглись на своё место и принялись жевать свою жвачку.
Найденов осмотрел свою тюрьму. Каменные стены, окна- бойницы, через которые не смогла бы пролезть даже его голова, покрытый соломой пол. Почти всю ночь он просидел на корточках. Ближе к утру, когда усталость пересилила страх и тревогу, он задремал, прижавшись к тёплому козьему боку. Рано утром заскрипела дверь, незнакомый мужчина поманил его пальцем: