Чужой
Шрифт:
– Иди за мной, солдат.
По ступенькам поднялись в дом, прошли в комнату. В кресле сидел давешний старик, крутил в руках зелёные чётки. У его ног на пушистом ковре сидел мальчик лет шести, смотрел исподлобья. У дальней стены на диване расположились четверо бородатых мужчин в камуфляжной одежде.
– Рассказывай, кто такой?
– потребовал старик.
– Не вздумай врать - это грех, Аллах накажет.
Запинаясь и давясь словами, Женька начал рассказывать, как призвали в армию, привезли в Будённовскую 205-ю бригаду, потом Моздок, Чечня. Как заснул с автоматом на посту, как пропал магазин с патронами, как попал в плен. Его слушали молча, старик крутил в руках чётки. Не выдержал самый молодой:
– В зачистках принимал участие? Стрелял в чеченцев?
Женька отрицательно покачал головой:
– Я всего лишь третью неделю в Чечне, ещё не стрелял, старики на боевые не брали. Я только работал, и в карауле стоял.
Мужчины загалдели, заговорили по- своему. Старик посмотрел на них тяжёлым взглядом, шум затих.
– Мать, отец есть? Сам откуда, из каких мест?
Поняв, что пока ему пока ничего не угрожает, Женька отвечал уже смелее:
– Жил в Сибири, мать медсестрой работает в больнице, отца нет.
Старик поцокал языком:
– Что делать умеешь? Кирпич кладешь, радио, телевизор ремонтировать можешь?
Женька отвечал:
– Могу делать всё по хозяйству, гвоздь забить, доску прибить. Я ведь в поселке рос, могу и корову подоить. Насчёт телевизора не знаю, а если в приемнике какая несложная поломка, проводок подпаять, вилку заменить - это смогу.
Старик прикрыл глаза.
– Меня зовут дедушка Ахмет, Хаджи Ахмет. Это мои сыновья, они все воюют, заниматься хозяйством нет времени. Ты будешь жить у нас, будешь работать, будешь получать еду. Сейчас тебе дадут переодеться, у меня есть ещё один работник, его зовут Андрей, он живёт у меня десять лет. Он тебе всё покажет и расскажет, будет давать тебе работу и еду. Сейчас сыновья ещё с тобой побеседуют, и запомни, отсюда у тебя есть только один выход. Нет, не на кладбище, там мы хороним мусульман, правоверных. Таких, как ты, мы сбрасываем в овраг. Там их сжирают звери.
Старик кончил говорить, махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо выходить, Женька направился к выходу.
Так получилось, что выйдя из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета. Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чьё-то колено, почувствовал во рту солёный вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли его. Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему не дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если он упадёт, то его забьют, затопчут до смерти. Сплёвывая кровь, он всё поднимался и поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец, старший бородач, коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо. Женька, вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он уже не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю кухню.
Когда он пришёл в себя, то увидел старика с пегой всклокоченной бородёнкой, который пил чай из большой фарфоровой кружки с отбитыми краями. Мужчины что-то сказали ему по-чеченски. Старик вскочил на ноги, помог уложить Женьку у стены. Потом принёс воду и, намочив полотенце, стал обтирать окровавленное лицо. Старший сказал:
– Переодень его. К вечеру как оклемается и пусть почистит загон для скота. Передай ему, как очухается, что это цветочки. Если кто-нибудь пожалуется на его поведение, или он вздумает убежать, я повешу его на собственных кишках.
Старик всплеснул руками:
– Шамиль, куда ему безать, ты посмотри сам, он еле живой, в цём душа держится.
Потоптавшись на месте, мужчины ушли, через некоторое время пришёл младший Идрис, принёс пакет с одеждой. Женька к этому времени уже пришёл в себя, сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Старик подал ему кружку с водой, руки солдата дрожали. Расплёскивая воду на пол, он напился. Идрис оскалил в улыбке белые зубы:
– Ну, что, ожил, солдат? Ничего, за одного битого - двух небитых дают. Оглянувшись по сторонам, протянул ему длинную папиросу.
– На! Вечером покуришь, это кайф, шайтан-трава. Только отцу не говори, старик у нас строгий,будет ругаться.
Охая, и всё время что-то бормоча, старик с бородой, его звали Андрей, помог Женьке снять одежду и переодеться. Военный камуфляж, сапоги, ремень свернул в кучу и куда-то унёс. Женька натянул на себя старые спортивные брюки, рубашку, свитер. Всё тело болело, кружилась голова, глаза заплыли и превратились в узенькие щёлочки. Вернулся с улицы Андрей, оглядел его распухшее лицо, сочувственно поцокал языком:
– Ну, ницо, ницо, до свадьбы заживёт.
У него не было передних зубов, речь получалась невнятной, шепелявой.
– Это они сейцас озверели. Старшего, Мусу, убили федералы. Ты его сына узе, наверное, видел, его Алик зовут, дусевный мальчишка. Я эту семью узе десять лет знаю, хорошая была семья, зазиточная, работящая, но война проклятая всё переломала. Это она из людей зверей делает.
К вечеру братья уехали. Женька с Андреем выгнали на улицу коз, вычистили и убрали навоз. Голова кружилась и болела, Женька чувствовал подступающую тошноту. Но он был жив, события последних суток его совершенно измотали, и он не знал, хорошо это или плохо, что судьба пощадила его. Вечером он отдал папиросу с анашой Андрею, сам курить отказался. В его посёлке пили водку, но к «отраве» большинство сверстников относилось отрицательно. В роте большинство солдат за анашу готовы были отдать патроны или сухпай, Женька и сам пару раз пробовал курить, но не понравилось, так и не привык.
Маленький Алик принёс банку молока и хлеб. Накурившись, Андрей сделался болтлив, счастливо улыбался, показывая беззубые дёсны, хохотал. Женька заметил, что у мальчика на сапоге порвалась застёжка-молния. Попросил его разуться, вдел толстую нитку в иголку и аккуратно зашил порванный шов. Мальчик притопнул ногой и убежал.
Спал Женька плохо, просыпаясь, видел в окно оранжевую луну и скачущие вокруг неё звёзды. Андрей храпел на продавленном диване, но только Женька подошёл к двери, чтобы выйти во двор по нужде, как храп прекратился и раздался голос:
– Ты куда?
Женька ответил, храп возобновился. На улице было холодно, изредка взлаивали собаки. Женька прикрыл глаза и представил родной посёлок. Так же лаяли собаки, так же светили звёзды, только меньше снега, да не такая густая тишина. Здесь она была вязкая, тревожная, как в тёмном подвале, не знаешь, где и обо что споткнёшься.
Заскрипела дверь, белея нижним бельём, показался Андрей, зевнул, помочился в снег. Тут же, носками ботинок закидал снегом, жёлтую лужу.
– Ты, парень, не перезивай, самое главное, что остался живой. Это из могилы выхода нет, а из тюрьмы - всегда есть. Бог даст, всё образуется. Мысли вредные гони от себя, бежать отсюда бесполезно, горы кругом. Догонят с собаками, замучают, так что терпи. Господь укажет выход, пошли лучше спать.