Чужой
Шрифт:
Так для Женьки Найденова началась жизнь в семье Усмановых.
Рано утром он и Андрей просыпались, пили чай с хлебом, кормили скотину, носили воду, кололи дрова.
Женька убирался в доме, мыл полы, делал всю работу в доме. С Ахмедом и женщинами он почти не разговаривал, сторонился. Среди дня или вечером, в комнату, где они жили с Андреем, прибегал Алик, приносил поломанные игрушки. Женька их ремонтировал, разговаривал с мальчишкой, рассказывал ему всякие истории из своего детства, оттаивая душой, смеялся. Как- то поехали в лес за дровами. Женька присмотрел подходящую ветку, спилил её, захватил с собой. Сосед Юнус, с автоматом сопровождающий их в лес, покосился, спросил:
– Зачем тебе эта палка?
Женька ответил, что будет вырезать деревянные ложки. Вернувшись домой, он срезал сучки, натянул тетиву, обмотал изолентой. Алик, когда увидел, обомлел:
– Ты это сделал мне, Женя?
Тот утвердительно кивнул головой. Мальчик весь день пропадал на улице, стрелял из лука в птиц, валяющиеся банки. Вечером принёс молоко, домашние лепёшки. Тихо сидел рядом, никуда не торопился. Женька сидел у стола, ремонтировал старые ботинки, которые притащил Андрей, старая обувь совсем прохудилась.
Солнце клонилось к закату. В комнате темнело. Заработал движок генератора. Женька вспомнил, как в детстве увлекался приключениями, начал рассказывать про Робинзона, как он попал на необитаемый остров, как встретил Пятницу. Многое из прочитанного он уже не помнил, приходилось напрягать фантазию, выдумывать. Мальчик слушал, затаив дыхание, глаза его блестели. Рассказав историю о знаменитом скитальце, Женька, видя неподдельный интерес мальчика, стал рассказывать о трёх мушкетёрах. Только он дошёл до момента дуэли Д’Артаньяна с мушкетёрами Атосом, Портосом и Арамисом, пришла Марьям, мать Алика. Женька вначале смешался, потом оправился от смущения, продолжил свой рассказ. Увлекшись, он даже вскочил из-за стола и шилом, как шпагой нанёс несколько уколов воображаемым гвардейцам кардинала. Алик смеялся, Марьям тоже заулыбалась, потом взяла сына за руку, сказала:
– Поздно уже, тебя ждет дедушка, вы должны читать коран.
Через две недели в аул привезли тело одного из сыновей Усмановых, Аслана. Во время нападения на милицейский блок-пост пулемётная очередь разворотила ему грудь и живот. Разорванные, окровавленные кишки вывалились на землю, и , пытаясь хоть как-то уменьшить рвущую тело боль, Аслан всё подтягивал и подтягивал к животу колени. Он был уже без сознания, но тело ещё реагировало на боль и хотело жить. Его так и привезли домой, в окровавленном, разорванном камуфляже и с окоченевшими, подтянутыми к животу коленями. Его завернули в серое клетчатое одеяло, такие, раздавали в лагере беженцев, в Ингушетии. В доме стоял женский плач и вой. В коморку прибежал Алик, запыхавшись, что-то сказал по-чеченски Андрею, потом повернувшись к Женьке, бросил:
– Пошли со мной, меня послала мама, тебя надо спрятать.
Через лес они пробрались в развалины старой крепости. Алик вытащил из кармана ключ, снял замок с двери подвала, махнул рукой:
– Полезай туда и сиди тихо, а то тебя убьют. Мама сказала, что поговорит с дедушкой. Я принесу тебе ночью поесть.
Похороны Аслана Усманова прошли в соответствии с традициями. Во главе
траурной процессии шли старики. На их головах были каракулевые папахи с зелёными и белыми лентами. Двигавшиеся вслед за ними мужчины на плечах несли носилки с завёрнутым в бурку телом Аслана. За носилками шли остальные, молодёжь, подростки. Женщин не было.
Мужчины выкопали могилу, положили покойника лицом в сторону Мекки. По мусульманскому обычаю, тело не обмывали и не переодевали. Окровавленная одежда должна была послужить доказательством перед Аллахом, что он погиб в борьбе за веру. Над могилой установили длинную металлическую трубу. Зарезали быка, в соседние дворы раздали сааг, поминальное мясо, подаяние. Три дня, пока длился поминальный зикр, Женька просидел в подвале. Несколько раз прибегал Алик, сбросил вниз телогрейку, подал узелок с едой - мясо, молоко, лепёшки. Честно говоря, все эти дни Женьке было не до еды, время остановилось. Лёжа в темноте, он думал об одном и том же: «Убьют, не убьют? Убьют, не убьют?» Можно, конечно, было попытаться выломать замок, но что толку? Куда идти? Догонят, тогда уж точно смерть.
Через три дня пришёл Андрей, откинул крышку, крикнул:
– Вылезай, узник, швобода.
Женька вернулся в дом Усмановых, жизнь пошла прежней чередой. Ахмед по- прежнему с ним не разговаривал, при встрече отворачивался, хмурил брови. Женька освоился, стал чувствовать себя свободнее. Чтобы в голову не лезли дурные мысли и не сжирала тоска, старался занимать себя работой: косил траву, возил сено, ремонтировал забор, починил крышу на сарае, ухаживал за скотиной. Жизнь на свежем воздухе, сытная еда и физическая работа укрепили его тело, он вроде даже стал выше ростом. Несколько раз он ловил на себе взгляд Марьям, матери Алика. Взгляд молодой женщины смущал и тревожил. Когда Марьям заходила в их комнатку, ему хотелось поговорить с ней, дотронуться до её кожи. У него никогда не было близости с женщиной, да и целовался всего два раза в жизни, на школьном вечере с девочкой из соседнего класса Соколовой Ларисой и на собственных проводах в армию с соседкой Томкой. Андрей, наверное, что-то почувствовал, однажды хмыкнул после ухода Марьям и сказал:
– Смотри, солдат, голова у тебя одна. Если Ахмед заметит ваши шуры-муры или что-нибудь заподозрит, то голову твою самолично отрежет. Это тебе не Россия, это Кавказ, здесь свои законы. С Марьям ты поаккуратней, баба молодая, двадцать восемь всего, кровь с молоком, а без мужика уже четвёртый год.
Прошло четыре месяца, наступила весна. Шамиль Усманов оставил свой отряд и на несколько дней приехал домой. Долго приглядывался к Женьке, потом бросил:
– Ну ты и рожу накусал, солдат! Может, пойдёшь ко мне в отряд? Мне как раз ординарец нужен. Стрелять научу, с обидчиками поквитаешься, еще и долларами платить буду. Ислам примешь, на чеченке женим, таких женщин, как у нас, нигде не найдёшь, подумай.
В последний день Шамиль решил спуститься в долину. Долго о чём-то говорил с отцом, потом взял автомат, несколько магазинов с патронами и позвал Женьку:
– Поедешь со мной, хватит бездельничать.
Алик упросил взять его с собой. «Нива» долго петляла по каким-то тропам, ревя мотором, опускалась и поднималась по серпантину. Алик радостно прыгал на переднем сиденье, упрашивая дядю дать ему порулить или пострелять из автомата. Шамиль хохотал, обещал, что как только Алик немного подрастет, возьмёт его в свой отряд, бить неверных.
Женька дремал на заднем сиденье, изредка бросая взгляды в окно, на всякий случай запоминая дорогу.
В селе они пробыли недолго. Хозяин дома перебросился с Шамилем несколькими фразами по-чеченски, наскоро перекусили, попили чаю. Шамиль выпил с хозяином Умаром бутылку водки. Дома он никогда не пил, боялся отца. Потом загрузили в багажник мясо, копчёный курдюк, медикаменты, бинты, ампулы.
Когда тронулись в обратный путь, уже вечерело. Алик дремал на переднем сиденье, свернувшись калачиком. Шамиль передёрнул затвор автомата, положил его рядом с сиденьем, включил фары. Возвращаться решил короткой дорогой. Выпитая водка притупила чувство опасности. Свет фар выхватывал из темноты серые валуны камней, островки пожелтевшей от жары травы, тёмные силуэты деревьев. Внезапно в луче света метнулась какая-то тень, ударилась о решётку радиатора, захлебнувшись коротким криком боли, отвалилась в сторону, Шамиль резко ударил по тормозам, прихватив автомат, боком вывалился на обочину. Стояла гулкая, звенящая тишина, трещали цикады. Проснулся Алик, спросил шёпотом: