Цикл произведений 'Родина'
Шрифт:
– В госпитале он. В Оренбурге.
– Ах!
– выдохнули они одновременно вчетвером.
– Когда?
– Звонил мне пять минут назад. Сказал, что живой... Всем привет передал. И связь оборвалась... Больше не звонил.
– Что сказал-то?
– мать вытирала первые слезы.
– Ранен?
– Ничего страшного. Царапнуло, - соврал я, чтоб ее успокоить, чуть-чуть.
– Мать, - поглаживая густые черные усы, отец Мистера ласково глянул на свою жену, - завтра поедем.
– Чайник вскипел. Чаю?
... Через час, придя домой, я сразу открыл свой песенник. Еще через час, кривым размашистым почерком вывел: "Я против Вас!" Это была моя первая песня о чеченской войне. Первая, посвященная друзьям, прошедшим через этот ад. Первая, которую Мистер, стесняясь и скрывая слезы, через день слушал из старого госпитального магнитофона.
Сколько таких песен я напишу потом, я еще не знал. И представить себе не мог, как коснется эта война меня, никогда не видевшего смерти близко, никогда не стрелявшего во врага в упор, никогда не ходившего в атаку врукопашную, никогда не нюхавшего пороху, и до того момента
(февраль 2003)
* 4. РЯДОВОЙ Кэмэл *
"Сражайтесь на пути Аллаха, но не допускайте крайностей, не будьте вероломны, не подвергайте людей пыткам, не убивайте ни женщин, ни стариков, ни детей" Пророк Мухаммад
Каждый солдат, из тех, кто там был, не забудет войны никогда...
Юг, солнце, пляж, море, простор, кайф.
Новороссийск, ВДВ, казармы, армия.
После шести месяцев спецподготовки в военно-полевом лагере 7ой Гвардейской воздушно-десантной дивизии я, показавший отличные результаты на учениях, был зачислен в сводный батальон для проведения антитеррористических операций на территории Чеченской Республики. Короче, поехал на войну.
Из "Новороса" до Моздока добрались на грузовиках УРАЛ, затем на вертолетах МИ-26, или "коровах", как их у нас называли, долетели до аэропорта "Северный". Разместились в Ханкале, на пункте дислокации большинства воинских частей, принимающих участие в боевых действиях. В Ханкале народу - пресс, это и солдаты, и все командование тактической группировкой, и журналисты, и эмиссары из различных международных организаций.
Первый бой, по-армейски - "выход на боевые", состоялся на пятый день моего пребывания в зоне вооруженного конфликта, то есть *** 1996 года. После прорыва банды полевого командира Салмана Радуева из Первомайского и Новогрозненского, мы, возглавляемые, тогда еще полковником, В. Шамановым (сейчас - губернатор, генерал, герой России) догнали и "дожали" часть радуевских боевиков, отставших от основной колонны. Удалось уничтожить более двадцати "духов", наши же потери были неизмеримо меньшими - всего несколько раненых бойцов. И среди них - я. Ногу чуть не оттяпали, гады, зла на этих уродов не хватает. А Шаманов, несмотря на звание, в те дни вместе со всеми подчиненными мерз в окопах, недоедал, недосыпал, но ходил в атаку, где тоже был ранен. Больно, холодно, страшно ему было, как и нам. Зато, Шаманов заслужил огромное уважение всего личного состава батальона. За него стояли горой и погибали смело. Каждый рядовой, видя решительность "батьки", сам заряжался положительной энергией командира и храбро шел в бой. Шаманов проявил себя настоящим лидером, мужиком, хозяином. Я, за таким редким талантом как он, и сейчас готов идти в бой.
За этот выход я был награжден медалью Суворова, но узнал об этом намного позже, уже на гражданке. Сейчас медаль лежит у матери. Она показывает ее подружкам, родственникам, гордится мной. А я горжусь своим взводным - классный мужик, настоящий профессионал. Не раз и не два он спасал нам жизнь. А ведь старше меня всего на чуть-чуть (мне тогда было 22). Жаль, не знаю где он сейчас, может, черкнул бы пару строк.
После уже не первых, но на сей раз непродолжительных каникул в госпитале, я добровольно вернулся в Грозный. Весь март и апрель входил в состав группы охраны Дома правительства Чечни, где видел многих из высокопоставленных чиновников, тогда находившихся на Северном Кавказе. Легально и нелегально. С официальными и неофициальными визитами. Все они туда приезжали. Практически весь столичный политический бомонд проходил через дверь, которую охранял я. Как будто здесь Москва какая-нибудь.
Затем, в мае, в составе своей роты, я стоял на блокпостах под населенным пунктом Шали, где обнаружил и обезвредил несколько боевиков. Удивлялся - плененные "духи" знали о расположении наших частей и планах нашего командования намного больше чем мы сами. Но за это они заплатили сполна. Нет, мы их не били и не мучили, ничего подобного. Просто поговорили по-мужски. Один на один.
С разными "духами" имел дело. Кто-то воевал за Родину, кто-то за Веру, а кто-то просто так - ведь делать больше ничего не умел, только воевать. Представьте, человеку двадцать лет, из которых он пять лет живет в состоянии войны. То есть, всю сознательную жизнь он, волей или не волей, сталкивается с войной. Работать негде, уехать - никак и некуда, а кушать хочется всегда. А если у него еще и жена, и дети, родители старые, их ведь тоже кормить надо. Да и религия вроде не против, если мусульманин немного повоюет, джихад и все такое прочее. Все стреляют и они постреляют. Что, хуже всех что-ли? И если таких несчастных неудачников еще можно постараться понять, (можно, да не нужно), то как понимать бывших уголовников, нашедших в этой войне радость безнаказанного убийства? Все-таки убивать людей - самый тяжкий грех в любой религии. Ой, не буду лезть в дебри, анализировать, сопоставлять, думать - не мое это. Сами голову ломайте, ежели хотите. Но скажу: большинство "духов" все же воевали за деньги. Сволочи, этим уродам нет никаких оправданий, кроме одного - пули в лоб. Кстати, само происхождение слова "дух" мне первое время оставалось неизвестным. Спрашивал у офицеров, они тоже ничего существенного объяснить не могли: "Дух - он и есть "дух". Уже под дембель встретил одного умника, который довел до меня истинный смысл этого слова: "Душман хренов!" На том и порешили.
"Лучший джихад есть тот, когда человек
говорит правду
Много чего видел, много чего пережил. Вспоминать не охота, а что охота, то и вспоминать нельзя. Не положено. Сейчас, спустя пять лет, если какие-то мелочи и стерлись из памяти, то и черт с ними, такого добра не жалко. Но ведь главного - не забыть никогда. А это, главное, - у каждого свое. Я никогда на жизнь не жаловался, и жаловаться не собираюсь. Воевал не за деньги, не за льготы и привилегии, не за медали. За Родину. "Если не я, то кто?" - это про меня. Да, я такой, старого помола. В Родину верю, в справедливость, в лучшую жизнь. И когда Родина сказала "надо!", я, не колеблясь, ответил: "Есть!" А милостыня мне не нужна, не люблю, когда меня жалеют. У нас в стране и без меня хватает физически и психически увечных. Вернее, у нас в стране нормальных людей почти и нет. Страна - калека. Каждый - если не инвалид, то ветеран ВОВ, если не воин-интернационалист, то ликвидатор-чернобылец, если не репрессированный, то незаконно осужденный политической системой. Каждый индивидуум в свое время был чего-либо лишен или в чем-то ограничен и теперь готов предъявить свои претензии государству. А тут еще мы, "чеченцы", со своими проблемами появились, нежданно-негаданно, нагрянули. Проблемы. Мне действительно становится обидно, когда я вижу ветеранов Великой Отечественной с протянутой рукой. Люди, всю жизнь горбатившиеся на государство, на старости лет не могут жить не то, что бы полноценной, а хотя бы, божеской жизнью. Уже позади голод, сталинские репрессии, война, фашистские лагеря, послевоенная разруха, хрущевская оттепель, брежневский застой, перестройка, развал Союза и большая часть отведенных господом богом лет. Жизнь, фактически, уже прожита. Люди, поднимавшие целину и сибирскую нефть, годами стояли в очередях за коврами и телевизорами, получали продукты по талонам, но боролись за будущее своих детей. За мое будущее. И что теперь? Группа ворюг, прозванная олигархами, жирует, а вся наша, некогда могучая, страна, донашивает последние калоши. Их дети загорают на заграничных пляжах, а мы месим чеченскую грязь, зарабатывая своей кровью миллионы для чужих карманов. Рваный камуфляж, стертые сапоги, да видавший виды автомат, вот она, наша жизнь. Жизнь. Жизнь ужасна и прекрасна одновременно. Секунду назад сморщенный лоб и квадратные глаза в преддверии смерти, но вот пуля просвистела мимо и, уже радуешься, улыбаешься, любуешься красотой заката. Злишься, почему я лежу в этой грязи и где же Всевышний, почему он не спасет и не вытащит меня из такого дерьма, какого хрена я вообще тут делаю и, тут же, благодаришь этого же Бога за то, что остался жив. Считаешь, что Бог любит тебя и ты самый счастливый человек на всем белом свете. Жизнь удивительна своей непредсказуемостью. Ничто не вечно, но ведь и ни одно событие два раза не повторится по одному сценарию. Снаряд в одну воронку дважды не попадает. Желай большего, но довольствуйся тем, что есть. Есть жизнь. Единственная.
Вспоминать. Вспоминать о чем? Память желает хранить лишь светлые страницы жизни. Желает хранить светлые, но сохраняет и черные, стирая лишь повседневную серость. Серость будних дней. Последний выход, "дембельский аккорд". Я ведь знал, что этот выход - последний. Знал. И знаю сейчас, что не забуду тех дней никогда, ни при каких обстоятельствах. Даже в эту минуту, если мне прикажут вернуться туда, в горы, я сделаю это без раздумий. Но при одном условии. Воевать мы будем честно.
Наша десантная группа была заброшена высоко в горы *** района. В течение двух недель мы, как горные козлы, скакали по вершинам, искали боевиков, подготавливающих склады с боеприпасами и продовольствием для прикрытия отхода больших сил. Каждый километр давался с огромным трудом. Каждый новый день казался в сто раз труднее дня предыдущего: питьевой воды у нас не осталось, курить, естественно - тоже, а о еде я и вообще промолчу. Немытые и голодные, целыми сутками мы осторожно передвигались по тропам в поисках противника. Свое, как говориться, отстрадали. Но и мучились мы не зря. Выход оказался удачным - удалось обнаружить и истребить человек двадцать боевиков и две базы с оружием, которые они охраняли. Что примечательно, почти все изъятое у "духов" оружие и снаряжение (палатки, средства связи, аптечки первой помощи, консервы) имело заграничное, НАТОвское происхождение, что в очередной раз подтвердило "мирные" намерения западных стран по вопросу урегулирования чеченского конфликта. Но соль не в этом. Вот если бы мы тогда замочили всех "духов", которых там видели, я полагаю, война давно бы закончилась. Я таких сволочей держал на мушке, радости не хватало, как нетерпелось их снять. Но приказ поступил: "Не стрелять!"...
(26.07.01)
Для воевавших - война не кончается никогда.
Курцио Малапарте.
Солдат из неоконченной войны.
– Пап, а я десантник! Я - десантник! Смотри, я как ты, десантник! круглый как шар, краснолицый четырехлетний карапуз залез ногами на диван и, раскачавшись, соскочил на пол.
– Пап, а я с парашютом спрыгнул! Я с парашютом спрыгнул!
– Дядь Раян, дядь Раян, смотри! Я - разведчик! Я - разведчик, как папа!
– из кухни прибежал еще один малыш и подергал меня за ногу.
– Дядь Раян! Я как папа!
– Дядь Раян, смотри! А я - десантник!
– мини-десантник, с трудом открыв дверку шкафа, вытащил оттуда голубой берет и протянул его мне.
– А у меня берет! Дядь Раян, а одень мне берет!
– Нет, он мне берет оденет! Это я - разведчик! А ты, а ты, а ты - вааще - дурак!
– пытаясь вырвать берет из рук младшего братишки, старший смущенно сопел и обильно брызгал слюной.
– Пап! А скажи ему, что он мой берет трогает!
– Дайте мой берет на родину! А то я сам сейчас вам все так одену, что вы у меня оба быстро спать ляжете!
– поднялся с кресла здоровенный детина хозяин квартиры и отец этих двух маленьких озорников.