Цикл произведений 'Родина'
Шрифт:
А красота, спрятавшись за холодной резиной перчаток, принялась за свое благородное дело. За мою голову.
Операция прошла успешно. За час ковыряний в моем "чайнике", часть ненужного оттуда извлекли, часть - достать не сумели и оставили до лучших времен, а если "эта железная ерундовина его не будет беспокоить" - то и до конца жизни.
"Блин. Вот так и буду ходить с железной меткой в самом центре головы до скончания дней моих." - я поежился от таких, не вполне приятных, но главное - жизненных перспектив. Прекрасная "врачиха" заметила оживление на моем каменно-гранитном фэйсе лица и, стянув маску,
– Ну, что, очнулся? Живой? Это хорошо. Больно было? Нет? Ты татарин, да? Татары - сильные люди! Как и любые мусульмане, татары всегда с честью выходят из любых затруднительных положений, - обжигала меня своими большими карими глазами "врачиха", - а я после института у вас в Татарии жила два года, в Набережных Челнах работала. Знаешь Челны? Знаешь. Люди у вас в Татарии хорошие, добрые. И сильные. Там хорошо у вас дома. И у тебя все будет хорошо.
– Хо-ро-шо...
– снова закрывая тяжелые веки, я еле-еле повторил ее последние слова, - бу-у-дет...
"Мусульманка. Чувственные губы, проникновенный невинный взгляд. И душа у нее красивая. У такой женщины не может быть другой души, кроме как красивой. Ой, ее бы домой привезти..."- расчувствовался я лежа в непонятно каком полусознательном состоянии в своей палате. Так и уснул в грезах. Хорошо было, было легко, было уютно. Лекарства подействовали. Наверно так. И пусть так, главное, была подсознательная уверенность в завтрашнем дне, в дне, наполненном радужными перспективами лучшей жизни. Мирной жизни. С рыбалкой, с шашлыками, с футболом, с вечерним просмотром (в тридцатый раз) наивного тугодума "Форрест Гампа".
Протяжный душераздирающий стон, больше похожий на волчий вой, принудительно вернул меня на бренную землю. Десятки окриков, вздохов, причитаний, голосовых конвульсий и стенаний, расшевелили мой временно утухший организм. Я все понял. Привезли новую вертушку раненых. Новую партию горя, страданий, боли. Новую волну исковерканных войной судеб.
эпизод третий: " Вэрхний шправа " (Пес. Татарстан.)
Я сидел в кресле стоматолога и щурился. Не то от яркого солнца, чьи жестокие лучи, пробивая двойные стекла окна, светили прямо в глаза; не то от нечеловеческой боли, сводившей меня с ума последние двое суток. Зуб болел как бешеный. Я две ночи не спал и уже почти сутки ничего не ел, - мучился. Не шел в зубной кабинет не от страха перед болью, а скорее, по еще детской привычке боятся звука сверла, ломающего крепкую эмаль зуба. Но пойти в стоматологическую клинику и добровольно сесть в кресло самого известного в округе живодера мне пришлось самостоятельно. Если бы сегодня я этого не сделал сам, на следующий день наверняка понадобилась бы карета скорой помощи для вывоза совершенно беспомощного человека. То есть меня.
Пинком открыв дверь, в комнату вошел плотный, с пока еще немного выпирающим пузом живота, мужчина лет сорока. Лицо красное, с пропаханными на лбу тремя линиями глубоких морщин. Шевелюра густая, ярко-черная, ни единого седого волоса не видать. Глаза - чисто татарские, хитрые, с прищуром. Ладони, которыми мужчина покрутил у моего лица, были огромными, длинные пальцы могли без труда удерживать на весу баскетбольный мяч. "Ну и врач!" покрылся я "гусиной кожей" представив, что две эти совковые лопаты залезут ко мне в рот, и будут там ковыряться.
Осмотревшись и лукаво улыбнувшись, врач помыл
На что жалуемся, больной?
– он решительно заглянул в мой широко открытый рот.
– Болит, не болит?
Жуп болит... Вэрхний шправа.
– с трудом прошептал я, из последних сил вцепившись в ручки кресла.
Будем дергать?
Будем...
Сестра!
– врач жестом пригласил к работе молодецкого вида медсестру Начнем!
Почти час двое, а затем и вовсе трое, медработников тщетно пытались извлечь наружу мой, отказывающийся сотрудничать, трижды развалившийся на части больной зуб. Только после третьего укола, когда две сестры стальной хваткой держали мокрую, распухшую до безумства, голову, облаченные в резиновые перчатки руки доктора наконец-то извлекли изо рта предмет всех моих отчаянных страданий. Зуб. Здоровенный коренной зуб. Точнее, то, что от него осталось. Изогнутый пожелтелый корень, да кусочек мяса, висевший на конце этого ужасного чуда.
Мои мучители, шикарно улыбаясь, принялись мыть руки и вытирать намокшие от пота лбы, а я - потерял сознание.
эпизод четвертый: "Звонок" (Пес. Татарстан.)
Достичь родного порога я смог только через час. От зубного кабинета до дома - ровно километр пути, а я тащился как последний алкоголик: держался за забор школы, за ветви деревьев, за ограды соседних домов. Открыв дверь, я, первым делом посмотрел в зеркало, висевшее в прихожей. Дааа! Зрелище не для слабонервных! Губы надулись до негритянских пропорций, щеки распухли, рот не открывался, а глаза утверждали мне, что я - китаец. Вытерев лицо влажным полотенцем и приняв таблетку обезболивающего, я прилег на диван. И только боль чуть-чуть стала отставать от нападок на полость моего рта, а тело погрузилось в легкий сон, как раздался телефонный звонок. Совсем не кстати. Поднимать с мягкого дивана свое захворавшее туловище мне не хотелось, и лишь после третьей серии пронзительных трелей я, охая, встал, дохромал до телефона и поднял трубку. Сквозь волны шумов и потрескиваний российских междугородних линий, незнакомый женский голос сообщил:
– С вами хотят поговорить. Я передаю трубку.
– Кому? А кто звонит? Вы к кому звоните?
– завывая от боли во рту, недобро пробурчал я.
– Вам кто нужен?
– Это военный госпиталь Оренбурга. С вами желает поговорить больной.
– Какой еще госпиталь? Я тут причем?
– едва не швырнув трубку на рычаг, я переспросил, - Я тут причем? Какой еще госпиталь?
– Э! Это я с кем говорю?
– вмешался хриплый и невнятный мужской голос.
– А че?
– напрасно тратя оплаченное за междугородку время, я от колющей боли подпрыгивал у телефона.
– Вы к кому звоните?
– Не, это не Пес, - разочаровался мужчина на том конце провода, - голос не его. Сестра, нате, трубку возьмите.
– Извините за беспокойство, до свидания!
– со мной прощался уже знакомый женский голос.
И тут до меня дошло! "Пес!" - так меня называет только мой вечный друг по имени Мистер, который сейчас должен быть в Чечне, и из-за которого приходиться уже несколько месяцев смотреть выпуски вечерних новостей - а вдруг его покажут. Только почему он звонит из Оренбурга, из госпиталя? Вот черт! Значит, его ранило, и он лежит в госпитале! А я, старый идиот...