Циклон «Блондинка»
Шрифт:
— По-моему, мы вполне можем рассчитывать на дядю.
И они не обманулись в своих надеждах. Следующее утро застало Эвелин в шикарной примерочной, где запах свежеотутюженной одежды придавал особый аромат утренней рабочей атмосфере. Мистер Брэдфорд стоял перед манекеном и с видом знатока разглядывал наметку на пальто.
— Поезжай на континент, детка, — сказал он, держа булавки во рту, и, чуть склонив голову, вытащил из жилетного кармана кусочек мела, чтобы пометить места для пуговиц. — А денег мы достанем. Будет из этого какой прок или нет, но надо довести дело до конца. Судьба что пьяный закройщик: кроит, не ведая, что получится — то ли пиджак, то ли брюки. У меня есть двести фунтов наличными, я дам их тебе на дорогу, детка. По-моему, завещание этого каторжника — десница Божия, хотя вообще-то каторжники — народ ненадежный. Но я не смог бы спокойно спать, если бы ты бросила поиски алмаза на полдороге. А для портного спокойный сон превыше всего, поскольку работа у него умственная.
Но Эвелин не внимала дядюшкиным разглагольствованиям.
Случайно выглянув в окно, она увидела на противоположном тротуаре высокого лысого человека с уродливым шрамом на носу…
Когда лорд Баннистер, блестящий ученый, вышел в порту из своего роскошного «альфа-ромео», его ожидал весьма неприятный сюрприз: у парохода, готового к отплытию в Кале, толклись газетчики и фоторепортеры. Его лордство, как и подобает ученому, был человеком тихим и скромным. Он ненавидел шумиху, которую пресса готова поднять даже вокруг естествоиспытателя, добившегося определенных успехов в науке. Хотя лорду Баннистеру еще не исполнилось и сорока, он сделал блестящую карьеру и, по слухам, должен был получить Нобелевскую премию за успешное лечение сонной болезни. Недавно английский король собственноручно приколол к его фраку одну из самых высоких наград страны, а популярность его исследований достигла той особой стадии, когда считалось хорошим тоном говорить о них, хотя, по сути, никто в этом ничего не смыслил. Разработанная лордом Баннистером теория сонной болезни (он связывал ее с определенными расами) под победные фанфары духовного снобизма вторглась в клубы, на светские рауты и в лексикон банковских служащих, стремящихся щегольнуть ученым словцом, стала модной наряду с психоанализом и теорией относительности, а отсюда всего лишь шаг до воскресного приложения какой-нибудь газетенки.
Лорд Баннистер направлялся в Париж читать лекцию по приглашению Сорбонны. Оттуда ему предстояло на полгода выехать в Марокко, где у него был экспериментальный участок по изучению тропических болезней и восхитительная вилла, которая вполне могла бы сойти за дворец. Большую часть года ученый обычно проводил там и теперь уже успел стосковаться по своему тропическому одиночеству.
Словом, лорд Баннистер был человек замкнутый, серьезный и в то же время скромный и застенчивый.
Кстати сказать, за внешним благополучием его жизни скрывалась не одна семейная трагедия. Неспроста его считали неудачником. Братья и сестры его умерли молодыми, а нынешнее путешествие самого лорда Баннистера было связано со счастливым завершением неудачного брака: в этот день было вынесено решение в его бракоразводном процессе. Лорд Баннистер радовался, что удалось сохранить в тайне столь щекотливое дело. Бедняга жил в постоянном страхе, что кто-нибудь из корреспондентов, которые стаями ходили за ним по пятам, все же пронюхает, что он разводится с женой.
Теперь понятно, почему лорд Баннистер испуганно попятился перед нацеленными на него фотоаппаратами и нечаянно толкнул торопливо идущую следом даму, в результате чего та — вкупе со шляпной коробкой и чемоданом — растянулась во весь рост посреди лужи. Корреспонденты, устрашившись содеянного, разбежались, а лорд не знал, что и делать. В ходе научных исследований с аналогичным случаем ему сталкиваться не приходилось. Молодая дама, кстати сказать, элегантно одетая, поднялась на ноги и воззрилась на ученого с видом великомученицы.
— Прошу прощения… — пролепетал лорд. — Готов возместить ущерб… Позвольте представиться: лорд Баннистер.
— Знаменитый ученый! — восторженно воскликнула дама, забыв о своем купании в луже. — Рада познакомиться с вами, милорд!
— Я тоже… — пробормотал профессор и, призвав на помощь все свое самообладание, пожал протянутую девичью руку, с которой капала жидкая грязь. — Я тоже рад… вернее, сожалею…
Терзаясь в муках, лорд Баннистер старался пробиться сквозь толпу. А ведь поначалу он намеревался подождать, пока погрузят его автомобиль. Но теперь ему было не до того. В душе он по-настоящему рассердился на неловкую девицу. Не исключено, что этот инцидент попадет в газеты. О господи, чего только не пишут в газетах! Хорошо хоть про развод не пронюхали. Только бы не встретить знакомых на пароходе! Желание это нельзя было счесть невыполнимым, поскольку Баннистер был замкнутым человеком и знакомился с новыми людьми, лишь когда не мог этого избежать. Врожденная деликатность мешала ему быть грубым.
На сей раз ему не повезло. Подобно воплощенной каре Господней, первым, кто попался навстречу Баннистеру, был редактор Холлер, широколицый господин в пенсне с золотой оправой на носу, один из влиятельнейших представителей печати, нередко уделявших внимание деятельности ученого. И надо же быть такому невезению: редактор тоже направлялся в Марокко, поскольку всегда проводил отпуск в Африке. Пришлось уделить Холлеру по меньшей мере минут десять. Но, как известно, беда никогда не приходит одна: этим же пароходом после визита в Лондон возвращался на родину мэр Парижа. Он также был знаком с Баннистером — в свое время он присутствовал на торжественной церемонии присуждения английскому ученому почетного звания доктора Сорбонны, — поэтому отведенные на беседу с ним десять минут превратились в мучительные полчаса, отягощенные совместно выпитым коктейлем и чрезвычайной словоохотливостью супруги мэра. К болтливым женщинам лорд Баннистер питал неприязнь.
Мэр Парижа радостно сообщил, что, судя по всему, он тоже будет избран членом Общества по охране нравственности, попечителем которого являлся лорд Баннистер. Лорд в свою очередь заявил, что для него большая честь состоять в одном обществе с достопочтенным господином мэром. Холлер посулил прервать в Париже свое путешествие и написать репортаж о лекции Баннистера. В крайнем случае можно будет потом самолетом добраться до Марокко.
Как всегда, нашлись наглецы, обратившиеся к ученому за автографом. И что за блажь — собирать чужие подписи! Пока ты работаешь пером, зрители вокруг с ухмылкой, беззастенчиво разглядывают тебя, словно ватага хулиганов заносчивую девчонку, а ты еще изволь при этом любезно улыбаться им. У Баннистера гудела голова, на лбу выступили капельки пота.
— Скажите, милорд, вам доводилось наблюдать восход солнца над Каналом?
Этот дурацкий вопрос, разумеется, задал Холлер. И ведь надо отвечать, не увернешься.
— Восход солнца? — переспросил ученый, подыскивая подходящий ответ. — Нет, не доводилось. Но случай, полагаю, представится…
— А мы с господином редактором условились, — вмешался мэр, — что не будем ложиться. Как-нибудь скоротаем оставшиеся три с половиной часа, зато сможем полюбоваться первыми лучами солнца над Каналом.
— Мы, знаете ли, восторженные почитатели природы, — обосновала сию навязчивую идею словоохотливая супруга мэра.
— Весьма рад этому обстоятельству, — с мрачным видом вздохнул лорд.
— А леди Баннистер не выйдет к ужину? — поинтересовался редактор, так как в это время раздались звуки гонга и пассажиры потянулись в кают-компанию.
Профессор вспыхнул. Этого еще не хватало!
— Леди?.. По-моему… — Он растерянно огляделся по сторонам. — Не думаю, чтобы она вышла к ужину…
— Оно и лучше начало пути провести в каюте… — заметил мэр.
«Что за бред я несу? — мучительно думал профессор, чувствуя себя зарвавшимся школяром. — Отчего было не сказать, например, что жена осталась дома? И вообще, с какой стати я должен врать!»
За ужином каждый из присутствующих стремился хоть словом обменяться со знаменитым ученым. Когда тот, пошатываясь, выбрался на палубу, мэр доверительно взял его под руку и попросил на минутку заглянуть к ним в каюту по очень важному делу. Когда они поворачивали к каюте, неожиданно сверкнула вспышка магния: Холлер не преминул запечатлеть ученого на борту судна. Баннистер покорно позволил мэру тащить себя, в голове у него царил сумбур, перед глазами плясали круги, и, должно быть, лишь благодаря этому сомнамбулическому состоянию он не лишился чувств в тот момент, когда словоохотливая супруга мэра расстегнула блузку и предложила ему осмотреть ее кожу, так как летом, стоит ей только чуть побыть на солнце, у нее начинается нестерпимый зуд и она неделями испытывает отвращение к мясным блюдам. Наверняка это распространенное явление в тропиках, вот знать бы только, что в таких случаях предписывает медицина…