Цирк Зверей
Шрифт:
— Вы… вы тоже видите? — Антон чуть приподнял едва заметно пульсирующую прожилками вен и артерий руку.
— Вижу, мой дорогой мальчик, вижу, и меня просто снедает любопытство! — Малик с азартом потер друг о друга сухо зашелестевшие руки. — И мне почему-то представляется, что эта твоя гипотетическая — заметь, пока что гипотетическая! — способность превращаться в другое существо кажется мне ничуть не хуже способностей других эсперов! Во всяком случае, мы еще не сталкивались с тем, чтобы для активации процесса ликантропии использовалось зелье… Возможно, мой дорогой мальчик, мы нашли то, что поможет нам узнать, откуда вообще взялись оборотни, понимаешь?!
Антон неуверенно кивнул. Если честно, он совсем ничего не понимал.
— Итак, начнем с самого простого, с самого базового, что должно помочь тебе как можно безболезненней научиться перекидываться… Нет-нет, о чем это я! — Малик всплеснул руками, его взгляд горел. — Не мог бы ты рассказать мне еще раз ту часть, где Циркач хотел заставить тебя подойти ближе к нему? Там, в переулке, где тебя пытались поймать два телохранителя, которые потом превратились в голубей? Это, как мне кажется, очень важная часть, которая должна нам помочь разобраться во всем этом. Во всяком случае, начать нужно именно с нее.
Антон кивнул, тоже начиная чувствовать возбуждение, и стал во всех подробностях пересказывать тот момент, когда он почувствовал, что мир вокруг него стал не таким, каким он привык его видеть, стал больше, а запахи вдруг распались на сотни тонких ароматов, о которых он раньше и подумать не мог.
Антон вернулся в свою комнату через четыре с лишним часа. Голова гудела от того, чем они занимались на уроке с Маликом.
— Ну, как? — спросил Сашка.
Настя отложила в сторону журнал и посмотрела на Антона.
Антон, не отвечая, пожал плечами.
— Получилось что-нибудь? — жадно спросил Сашка.
— Нет.
— Сложно, да?
Антон покачал головой, его лицо выражало недоумение.
— Вы учили магические слова? — Сашка вскочил со стула и замахал воображаемой волшебной палочкой: — Экспелиармус! Авада кедавра!
— Нет, мы просто… мы разговаривали, а потом… смотрели на огонь.
Сашка прекратил прыгать на месте и удивленно посмотрел на друга.
— Смотрели на огонь? — переспросил на всякий случай он.
— Да. А еще — на текущую воду.
— Зафига?
— Малик сказал, что мне надо прежде всего научиться сосредотачиваться. Только после этого я смогу… перекидываться.
— Это он так называет? — спросила Настя.
Антон кивнул.
Сашка минуту молчал, а затем, к удивлению Антона, пожал плечами и сказал:
— Он прав, пожалуй, — мальчик снова сел за ноутбук.
— Прав? — удивленно переспросил Антон. Он ожидал возмущения, недоумения, но не такого единодушного согласия. — Лично мне эти занятия показались пустой тратой времени! Мы не делали… мы не делали вообще ничего!
— Да я вижу, — ответил Сашка, не отрываясь от экрана компьютера.
— Видишь? — все больше злясь, спросил Антон.
— Конечно. Тебе занятия по самообладанию совсем не пошли на пользу, сразу видно, что филонил, — ответил друг.
Настя хихикнула, а Антон, вместо того чтобы злиться вдруг тоже рассмеялся.
— Сашка, какой же ты… засранец, — сказал Антон.
— Видишь, я же тебе всегда это говорила! — поддакнула Настя, и Сашка показал им обоим по фиге.
Прошла неделя, за ней другая. Приближался сентябрь, и ребята с некоторой тревогой обсуждали, пойдут они в школу и если да — то в какую, ведь возвращаться в большой мир было нельзя. Антон не очень-то волновался об этом (были и другие причины для беспокойства, посерьезней), но Бессоновы постоянно обсуждали, что будет с ними, если они не появятся в классе первого сентября. Вероятнее всего, классный руководитель попыталась бы найти их тетку с дядей и это бы обернулось… Чем, представить они не могли. Если бы кто-нибудь из школы — не дозвонившись до опекунов — решил лично проверить, почему это никто не отвечает на телефонные звонки, то они могли бы попасть в ловушку, организованную не для них.
Их волнение на эту тему чуть улеглось, после того как Стиг пояснил, что в квартиру вернулись дознаватели Персона во всеоружии вместе с несколькими Эмиссарами и они не нашли там ничего, кроме разгромленной квартиры и сорванных с петель входных дверей. Сейчас за квартирой постоянно наблюдали дознаватели и, по возможности, один из Эмиссаров. К "делу Циркача", как называл его Стиг, в Совете отнеслись весьма серьезно, по большей части из-за того, что на это недвусмысленно намекал Старший. Поэтому ребятам не стоило беспокоится из-за того, что из-за них пострадает кто-то другой. Арб Табала не допустила бы этого. После этого Настя и Сашка чуть успокоились, но волнение о судьбе дяди и тети не утихало. И тут, к сожалению, никаких хороших новостей у Стига не было. Их ищут, отвечал он, пока не нашли, но почти все Эмиссары и дознаватели заняты только этим, оставив в стороне рутину. Рано или поздно, убеждал он ребят, опекунов найдут и тогда все вернется на круги своя. Бессоновы ему верили, но Антону казалось, что как раз Стиг не очень-то верит самому себе. Нет, он ничего не скрывал от них, но некоторые мысли привыкший к одиночеству Эмиссар предпочитал держать на замке.
Дни шли и шли, собираясь в вереницу недель, Антон же продолжал обучение у Малика. Они по прежнему не занимались ничем таким необычным, большей частью старик придерживался какой-то странной и, судя по всему, ранее им толком не опробованной методы, заключавшейся в том, что, к примеру, они целыми днями расслаблено созерцали закатное солнце за окном или смотрели на трепыхание огонька свечи. Они могли так сидеть час, и два и даже три, а когда Антон почти засыпал, Малик вдруг громким голосом требовал у мальчика встать и попробовать перекинуться, как он это называл. Антон, очумевший от многочасового сидения, ничего не понимающий спросонья, вскакивал и делал вид, что что-то пытается сделать, хотя его сознание еще толком не проснулось, плавая где-то между сном и реальность. Малик недовольно разглядывал мальчишку, и, после того, как ему по какой-то причине надоедало смотреть на мучительно кривившегося Антона, он приказывал ему снова сесть рядом и начинал рассказывать какую-нибудь ничего не значащую историю о непонятных Антону вещах вроде струнной теории или гиперплоскостях, от чего мальчика снова начинало клонить ко сну, еще быстрее, чем от бессмысленного глазения на языки пламени. И снова раздавался оклик Малика, и Антон по новой пытался сделать хоть что-то. Заканчивалось все тем, что старик хвалил мальчика и ничего не понимающий Антон Захаров плелся в свою комнату, пытаясь понять, чем он занимался последние часы и к чему это все может привести, кроме отвращения к Теории Относительности Энштейна и глубокой ненависти к толстым восковым свечам.
Время, казалось, застыло в Убежище, не происходило решительно ничего, за искусственными окнами день сменяла ночь, и только так можно было отличить течение дней. Все остальное было таким же как вчера и таким же, каким будет завтра.
А потом, наконец, наступил день, когда эта апатия, охватившая всех, лопнула, как воздушный шарик.
Антон сидел в уже ставшем родным классе и с ужасом предавался размышлениям о том, какую же новую "теорию" ему сегодня предстоит услышать. Он и подумать никогда не мог, что в этом мире придумано столько разнообразных версий, объясняющих все происходящее вокруг, начиная от падения капель на землю и заканчивая образованием новых галактик. Но еще с меньшей вероятностью он мог представить себе, чтобы во всем мире нашелся еще хоть один человек, рассказывающий обо всем этом с таким занудством, как это получалось у Малика.