Цитадель Гипонерос
Шрифт:
— И вы там были, когда на меня набросились наемники-притивы?
— Следовало рискнуть: если бы тебе не удалось справиться со своей усталостью и эмоциями, то испытания индисскими анналами ты бы тоже не прошел, и никогда бы не стал воителем безмолвия.
— И вы бы не вмешались, если бы меня схватили? — зазвенело изумленное негодование в вопросе Жека.
— В тот момент у меня бы не вышло.
— Почему… почему тогда вы рассердились на меня? — пробормотал анжорец голосом, в котором опять засквозила детская досада.
— В последнее время у меня скопилось столько напряжения, что пришлось выплеснуть злость хоть на кого-нибудь!
Тогда Жек понял, что непосильная ответственность, лежавшая на плечах
До анжорца дошло, что отныне ему следует разделить бремя с Шари, образовать вместе с ним новую сущность, неделимую структуру, атом, ядро вселенной, в которое должны влиться другие энергии, другие индивидуальности.
Как сказал несколько минут назад махди, пришло время не распылять силы, а объединить их. Эта война требовала полного самопожертвования, бдительности и силы воли.
И вот Шари, словно подсматривал за размышлениями своего маленького товарища, обнял его за плечи и привлек к груди. Кто бы смог сказать, сколько времени они провели, прижавшись друг к другу, погрузившись в поток вечности? Из своей лазурной оправы ослепительно сверкало солнце, птичьи трели и трепет листвы на ветру сливались в светлой, безмятежной симфонии.
Они выкупались в ледяной воде ручья, постирали одежду, разложили ее на камнях и улеглись на траву. Жека, убаюкиваемого журчанием воды, наполняло мягкое тепло. Его мысли снова обратились к Йелли. Она ждала его на Сиракузе, под ледяным саваном, и образ ее недвижимого маленького тельца крепил решимость Жека. Он украдкой взглянул на Шари, который лежал в нескольких метрах от него, прикрыв глаза, с мокрыми от слез щеками.
Они надели просохшую одежду, сели лицом к лицу, закрыли глаза, взялись за руки и взлетели в эфирных потоках. Жек никогда раньше не участвовал в парном психокинетическом путешествии, и чувство потери собственной индивидуальности до того его переполошило, что он внезапно потерял контакт с антрой и рематериализовался посреди газовой оболочки какой-то планеты. Его окутал сильнейший жар, легкие стало забивать парами аммиака, гелия и водорода, и его захлестнула волна паники. Задыхаясь, Жек ухнул в самое сердце оранжево-красного облака. И тут рефлекс заставил его снова закрыть глаза, восстановить внутреннюю тишину, призвать звук жизни, и он опять почувствовал себя пульсирующим на одной энергетической частоте с Шари. Жеку показалось, что он улавливает мелодичный смех, насмешливую волну, тянувшуюся, пока они не вернулись в свои тела (надо сказать, со слегка покруживающимися головами) и не оказались перед роскошными вратами света.
Эта величественная сияющая арка, выдвинувшаяся вперед из бесконечных далей, не принадлежала миру форм, но вместе с тем не была она и наведенной иллюзией, или же обычной мысленной проекцией. Им пришлось пересечь ее границу физически, как они переступили бы обыкновенный порог. По ту сторону арки им по-прежнему пришлось идти пешком — по искрящейся дороге, окаймленной высокими непроницаемыми стенами тьмы, не имея защиты перед атаками Несотворенного. Они шагали по свету как по мостовой — настолько он был плотен.
Мальчику чудилось, что он идет по ленте, подвешенной над пустотой. Пусть впереди шел Шари и прикрывал его, словно щитом, — Жек чувствовал, как им овладевает мучительный страх, как импульсы изнутри подбивают его свернуть с пути, попятиться, и изо всех сил сражался. Нестерпимый холод расходился по клеткам его тела, брал штурмом самую сердцевину его существа. Уже не столько бесстрашно выступал Жек против пустоты, сколько пустота принялась расползаться в Жеке, расчленяя, разрушая его. Он пытался уцепиться за воспоминания об Йелль, а потом — за мысль, что Шари в первый раз пришлось пройти этой дорогой вообще в одиночку.
Вдали показалось блистающее здание, храм о семи колоннах, ковчег, в котором хранились летописи Индды, и Жек удивленно вскрикнул. Теперь он изо всех сил пытался угнаться за махди, который ускорил темп. Бесформенный проникал в его разум, усиливал натиск, выволакивал похороненные воспоминания, подстрекал ужас. Расстояние между ним и Шари неумолимо росло. Очертания тускнели, тускнели! Он различил далекий шепот:
— Сопротивляйся, Жек! Сдашься — и буря унесет тебя, как мертвый лист, тебя выбросит в неведомый мир, и у тебя уйдут годы, чтобы очнуться. Может быть, ты никогда не найдешь в себе сил вернуться к живым. Может быть, тебя навсегда развеет по ветрам небытия…
Анжорца затянул поток ненависти. Внезапно в Шари, заставившем его проходить это испытание, он увидел чудовище. Этот человек, который притворялся его учителем, на самом деле был худшим из врагов, опасным субъектом, которого следовало без промедления устранить. Жек лихорадочно зашарил в карманах в поисках хоть какого-то оружия — ножа или камня, — но они были пусты, и в гневе он рванул ногтями ткань.
— Сопротивляйся, Жек!
Он бросил взгляд вперед. Жек не мог различить ни силуэта Шари, ни храма с семью колоннами, только узкую тропинку из света, осаждаемую Несотворенным. В его нервы впились ледяные лезвия; всего его заполонил неописуемый страх — раздиравший его на куски, разбиравший по частям, разобщавший с антрой, отторгавший от истоков. Крайний виток клубящейся спирали вцепился в него, потянул к своему центру — бесконечно черному и холодному.
— Сопротивляйся, Жек!
Кто же ему это говорит? Сопротивляться чему? Он уже понятия не имел, где он — в аду крейциан, может быть? Всплыло смутное воспоминание: он лежит распластавшись в аэроглиссере пустынных крыс. Его мысли текут разрозненными струйками, между ними бездны страха и печали. Единственное, что он осознавал — он возвращается в небытие, из которого ему никогда не выбраться, и мысль об этом уходе не встречала в нем ничего, кроме безразличия с примесью сожаления. Он не умрет, потому что смерть всего лишь сокрытая и непременная сторона цикла, он просто соскользнет в не-жизнь, в абсолютную пустоту.
Навечно.
— Сопротивляйся, Жек! Думай обо мне! Думай об Йелли!
Йелль. Это имя мгновенно пробудило его от равнодушия, добавило чуточку цельности. Он связывает окружающий холод с неподвижным телом девочки, лежащей на каменных плитах.
Спираль вращалась все быстрее и быстрее.
Йелль. Где-то внутри Жека вырисовалось насупленное лицо, вьющиеся золотистые волосы, выпуклый лоб, огромные серо-голубые глаза. Он вспомнил, что любит эту девочку, что он пустился в долгий путь, чтобы освободить ее из ледяной тюрьмы. Он шаг за шагом опять отстраивал свое «я» вокруг нее, он воссоединился с главной нитью своего существования, он снова стал Жеком Ат-Скином, единственным сыном Марека и Жюльет Ат-Скин, другом Артака из Северного Террариума, принцем солнца космопорта Глатен-Бат, принцем гиен великой ядерной пустыни Ут-Гена, пассажиром космины, единственным учеником махди Шари из Гимлаев.