Цитадель Гипонерос
Шрифт:
Йелль. Это имя грянуло, словно вызов, брошенный в лицо блуфу.
Спираль остановила вращение, и он снова ступил на тропу из света. Несотворенный все еще охотился на него со своими пульсирующими коварными щупальцами, которые провоцировали пустоту в нем самом, но во внутреннем храме Жека вибрировала антра, храня единство его сущности, и Йелль, пусть из сна, приглядывала за ним из саркофага криогенной изоляции в Венисии.
Он поискал взглядом блистающее здание и поразился, обнаружив, что оно высится всего в нескольких шагах впереди. Оно не казалось огромным издалека, но вблизи его внушительные, подавляющие размеры Жека ошеломили. Семь колонн, возносящихся на высоту более трехсот метров, поддерживали огромный
Жек в несколько прыжков пролетел последние метры до стилобата и поднялся по двенадцати ступеням к главному входу, чуть затененному в сравнении с остальной частью здания. Он словно ступал по солнечным лучам, вне себя от неописуемого счастья. От царившей в храме атмосферы, одновременно серьезной и приподнятой, его эйфория только усилилась. Колонны, усеивающие перистиль, оказались скорее гигантскими водоворотами света, они взметывались к искрящемуся потолку, словно в переполненное звездами небо.
У входа в преддверие храма его ожидал Шари. Лицо махди озаряла лучезарная улыбка:
— Добро пожаловать в последний бастион человечества, Жек Ат-Скин. За пятнадцать тысяч лет в этот храм вошли до тебя только два человека: горный безумец и я. Безумец ушел, и летописи ждут своего нового хранителя…
— Но разве это не вы новый хранитель?
Его голос запорхал в тишине сотканным из звука мотыльком.
— Я думал, что да, но повстречал Оники, а хранитель не может шагать двумя дорогами одновременно. Он сторожит анналы тысячи лет, как когда-то дикие люди сторожили огонь, чтобы он вечно не гас.
— А может, им больше не нужен хранитель…
— Всему в этих мирах требуется очевидец, чтобы его существование беспрерывно подтверждалось. Наблюдаемое не существует без наблюдателя. Лишенные хранителя, анналы утеряли бы смысл бытия, а если бы их больше не стало, исчезло бы человечество. У нас с папой Тиксу и мамой Афикит распределение ролей пошло не так, как было спланировано, и Гипонерос воспользовался возможностью, чтобы получить решающее преимущество.
— Спланированные роли?
— Цепь Индды была разорвана при трех предыдущих мастерах: Шри Митсу, Шри Алексу и махди Секораме. Великий предводитель Ордена Абсуратов был убит прежде, чем успел подготовить своего преемника. Анналы сообщили об этом горному безумцу, который, нарушив нейтралитет хранителя, вступил в телепатическое общение со Шри Митсу, но тот, осужденный и изгнанный крейцианами, отказался восстановить цепь. Поэтому Безумец спустился на Мать-Землю, колыбель человечества, и посвятил меня в индисские техники, ожидая, когда два новых мастера, Тиксу и Афикит, потенциальные преемники Шри Митсу и Шри Алексу, присоединятся к нам и обновят цепь. Им предстояло принять эстафету, завершить мое обучение, но они были слишком заняты своей любовью и оставили меня разбираться самого. Мы слишком долго откладывали, горный безумец покинул этот мир, и цепь окончательно оборвалась. Мы нарушили правила игры, мы вступили в новую эру, и исход неопределен. Возможно, отчаянный поступок папы Тиксу изменит баланс сил…
Вопреки всему восторгу, в который погружала его красота храма, Жека охватили мрачные предчувствия.
— Что грозит человечеству?
— Нас всех пожрет Несотворенное, как только что чуть было не пожрало тебя. Мы растворимся в ничто, как будто нас никогда и не было. Мы не будем ни вспоминать о себе, ни осознавать себя. Вселенная, поддерживаемая человеческой мыслью, исчезнет, а вместе с ней исчезнут все формы, все волны, все вибрации. Если нас победят, Жек, песнь творения прекратится навсегда.
Анжорцу почудилось, словно в сердце ему вонзился ледяной шип, словно блуф прорвался сквозь светоносные стены и рыщет около него, как голодный зверь вокруг своей добычи.
— Что мы должны сделать, чтобы этого не случилось? — спросил он бесцветным голосом.
— Хотелось бы надеяться, что летописи дадут нам четкий ответ…
— Они до сих пор не дали?
— Дают, и несчетное множество, потому что человечество постоянно развивается, но разнообразие, изменчивость и замысловатость не дают их надежно толковать.
— А как мы увидим их ответы? Просмотрим, как голо-передачу?
Задавая этот вопрос, Жек мельком подумал о вечно бездействующем головизоре в их домике в Анжоре, и от мысли, что па и ма Ат-Скинам суждено окончательно раствориться в небытии, у него во рту появился незнакомый привкус.
— Пойдем, ты сам сможешь оценить…
Они пересекли огромное преддверие храма по колени в свете, словно в сверкающей дымке, словно в траве заброшенного сада — ветвящиеся колонны только усиливали это сходство. Сейчас Жек различал множество беспорядочных шумов — то ритмичные вибрации, напоминавшие антру, то нотки музыки, то вздохи, похожие на приглушенные причитания.
Когда Жек очутился в центральном зале, ему показалось, будто он попал в самую сердцевину алмаза. Ему на несколько минут пришлось прикрыть глаза и привыкать к свету. Через веки, лицо, шею и руки с такой силой вливалась энергия, что мальчик инстинктивно напрягал ноги, чтобы не оторваться от земли. Смешивающиеся звуки складывались в симфонию неустанно меняющейся тональности, силы и гармоник. В голову хлынули, наслаиваясь друг на друга, образы: незнакомые лица и пейзажи накладывались на лица па и ма Ат-Скинов, Артака, видука Папиронды, Марти де Кервалора, Робина де Фарта, Йелль, на улицы Анжора, ядерную пустыню Ут-Гена, коридоры «Папидука», ледяные галереи Жер-Залема, складки плоти космины…
Ошеломленный, весь в поту, он поспешно открыл глаза. Обнаружилось, что звуки неотделимы от мириадов искр, танцующих на бесчисленных гранях стен, потолка и пола. Было что-то величественное и устрашающее в этом потопе звучащего света — или же световом концерте. Контуры и размеры нефа храма тоже, казалось, постоянно менялись. Жеку то мерещилось, что он посреди огромного, безграничного зала, то — что в тесной комнатушке, словно он внутри непрерывно расширяющегося и сокращающегося сердца.
Анжорец поискал глазами махди, словно пытаясь зацепиться за что-то реальное и устойчивое, отделаться от навязчивого ощущения, что он уплывает во сны. Но Шари превратился в силуэт, окутанный блистающими вспышками. Жек изумился — точь-в-точь как в тот раз, когда обнаружил Шари спускающимся по лучу света к кусту безумца. Тогда он решил, что бог пришел в лохмотьях навестить его на Мать-Землю; а сейчас ему с трудом верилось, что он миновал арку перед индисскими анналами бок о бок с этим самым богом. Жек уже не знал, стоит ли бороться с одолевающим его ребяческим чувством гордости.
Грани стен и потолка колебались, меняли площадь и очертания, а ослепительные лучи, падающие из невидимых слуховых окон, вычерчивали запутанные мгновенно гаснущие фигуры.
— Дэва, — прошептал Шари, — искры творения…
Жек сосредоточил внимание на одной из граней и сразу ощутил, что в ней живет мир, населенный миллионами мужчин и женщин. Он слышал миллионы голосов, чувствовал миллионы дыханий, всем существом проникся их страхами и невзгодами. Сотни тысячелетий назад они впали в полное забвение собственной натуры, вручили непомерную власть над своей судьбой внешним силам. Они утеряли путь к своим истокам, они забыли о пламени жизни, сиявшем в ковчеге с незапамятных времен. Запуганные смертью, ибо слушались только собственных чувств, они винили в своих несчастьях друг дружку и хватались за любой предлог, чтобы друг дружку убивать.