Цитадель Гипонерос
Шрифт:
Гэ была еще ребенком, когда переработчики заставили всех пассажиров самостоятельно заботиться о своей канализации и чистить воздуховоды, и эта гибельная инициатива стоила жизни более чем двум тысячам братьев и сестер. Она вступила в подростковый возраст, когда упреждающие разразились таким потопом информации (в основном совершенно бесполезной), что спровоцировали возрождение паранойи и появление новых, дотоле неизвестных психических заболеваний. Она только-только прошла криптоинициацию, когда каста наружных, отвечающая за внешний ремонт «Эль-Гуазера», уговорила управляющих мобилизовать всех взрослых пассажиров на очистку фюзеляжей, изъеденных космической проказой. Поэтому Гэ пришлось натянуть автономный скафандр и, вооружившись крошечным излучателем-дезинтегратором, совершить дюжину
В зале наступила глубокая тишина. Теперь на трибунах теснились все пассажиры «Эль-Гуазера», кроме маленьких детей и кормящих матерей.
Выстроившись на центральной сцене, распорядители затянули гимн изгнанников, которому хором вторили собравшиеся. Гэ никогда не чувствовала среди своих братьев и сестер по несчастью такого единства, такого энтузиазма. То была квинтэссенция их души, исходящая из уст, счастье возвращения, наполненное бесконечной грустью странствий. Она чувствовала, как песня уносит ее в древность, за сотню столетий С.С.В., и цеплялась за нее, как цеплялись все наружные за ограждение тросами, чтобы не потеряться в космосе. Пассажиры, конечно, переживали трудные дни во время своего бесконечного путешествия, сталкивались в кровопролитных стычках, которые перерастали в настоящие генеральные сражения, но теперь, когда автоматические таймеры возвращали их в мир, из которого ушли их предки, они осознали, что гимн скреплял их союз и спас их от окончательного погружения в отчаяние и безумие.
«Мы вернемся к тебе свободными и здоровыми, как дети возвращаются к своей матери…»
По щекам Гэ, совершенно захваченной эмоциями, текли теплые ручейки. В обычное время она воздержалась бы от слез, полагая, что слезы похожи на пот, разоблачающий чрезмерное потребление кислорода и караемый суровым наказанием, но в этот день ликования у нее не было ни воли, ни сил, чтобы контролировать себя.
«Двенадцать любящих сыновей, двенадцать избранников твоего сердца избавят тебя от зла, что тебя гложет, и мы будем лелеять тебя до заката времен…»
Эти слова, которые она до сих пор произносила, не вдаваясь в смысл, точно так же, как ходила по коридорам не видя их, вызвали теперь необычный, тревожный отклик. Вдруг ей показалось, что над великой мечтой изгнанников нависли грозные тени. Что это за зло, разъедающее Землю? Кто эти двенадцать любящих сыновей, эти двенадцать избранников? Имеет ли это какое-либо отношение к двенадцати кастам? Продолжая петь, она блуждала взглядом по бледным лицам управляющих и предводителей других каст. На несколько мгновений она задержалась на хранителях памяти, архивариусах истории «Эль-Гуазера»: они, вероятно, обладали ключом к загадке, но шансы для нее получить аудиенцию были минимальны, если не сказать нулевые…
«Эта судьба исполнится милостью нашего защитника Эль Гуазера… Благословенно будь его имя вечно…» Как только гимн закончился, характерная дрожь нейронов предупредила Гэ, что упреждающие, разбросанные по залу, собрались передать очередное объявление: в ее голове набухало подобие мысли, напоминающее шепоток. Превосходя своих товарищей по странствию в телепатическом потенциале, упреждающие обзавелись довольно неприятной чертой, а именно вещали когда хотели, не заботясь о том, чем заняты их реципиенты. Иногда они доходили до такого непотребства, что надоедали супружеским парам в их редкие и потому драгоценные моменты близости. Гэ, конечно, ни разу не приходилось терпеть подобного рода неудобств, но несколько раз ей приходили всякие пустячные сообщения, стоило ее рукам начать блуждать по телу. Она тогда мельком задумывалась, нет ли у касты упреждающих секретного соглашения с кастой смотрителей, и не служили ли эти неурочные шепотки скрытыми предупреждениями, и тогда она застывала на своей койке, страшась момента, когда повылазят парализоты — анестезирующие микророботы, управляемые смотрителями.
«Выступление главного управляющего Квина через несколько минут С.С.В. Выступление главного управляющего Квина через несколько минут С.С.В….»
Гэ всегда бесила шкала времени С.С.В., пересчитываемая по скорости корабля. Она знала основные принципы относительного времени, рассчитываемого для сверх-световых скоростей, но не могла привести время к земному, еще называемому Д.С.В. (Время До-Световых скоростей). Однако один из ее соседей по каюте, некто по имени Джадл, пояснял ей, что время С.С.В. представляло собой около одной восемьдесят восьмой земного времени, и, следовательно, сто веков странствий «Эль-Гуазера» на самом деле длились всего столетие, тринадцать лет и шесть дней.
— Если бы кто-то из пассажиров поднялся на борт в возрасте семи лет и дожил до ста двадцати лет С.С.В., он бы снова увидел Землю, но, пожалуй, ее бы не узнал: с момента его отлета прошло бы сто земных столетий, то есть десять тысяч лет.
— На чем основаны эти расчеты?
— На систематических наблюдениях — отвечал с горящими глазами Джадл (по красноречивым взглядам, которые он бросал на грудь Гэ, она подозревала, что им двигало не просто стремление поделиться своими научными познаниями, а вовсе иное желание). — Техники сравнивают бортовые часы, установленные по земному времени, и биологические часы — или старение некоторых пассажиров, выбранных на роль подопытных кроликов…
Она поняла, что скорость звёздного поезда заставила их выпасть в другое измерение, в другое пространство-время, и на этом успокоилась. Время для Гэ было чисто субъективным понятием, и поэтому сопоставления между двумя системами хронологических мер казались ей занятием совершенно бесцельным.
Из этих размышлений ее вывел звучный голос управляющего Квина.
— Братья и сестры странники, о, вы, чьи предки были приговорены к изгнанию на сто столетий, о, вы, столкнувшиеся с враждебным безмолвием пустоты, о, вы, чьим единственным небом были мрачные металлические потолки кораблей, настало время пожать плоды вашего терпения, настало время утвердиться стопой на Земле! Хвала Эль Гуазеру, нашему защитнику, который снискал благодарность наших предков, подарив им караван кораблей…
Гэ стало не по себе, и она заерзала на сидении, неприятно заскрипевшем шарнирами. На нее повеяло скрытой угрозой (впрочем, и возбуждающим настроем тоже) от слов и фигуры невысокого человечка, стоящего в центре сцены в двубортном сюртуке и шляпе с загнутыми полями [8] . Гэ сразу же попыталась подавить свои подозрения — с одной стороны потому, что рисковала привлечь внимание смотрителей, неподвижные силуэты которых вырисовывались со всех сторон отсека, с другой стороны потому, что опасалась дать толчок вспышке паранойи или еще какого психического расстройства.
8
Несомненная отсылка к Наполеону.
– Прим.перев.
— Мы любимые сыновья Земли, — продолжал управляющий Квин. — Узы родства дают права, но прежде всего рождают обязанности. Земля нуждается в нас так же сильно, как и мы в ней. Однажды она была заражена Атомом, безумием наших предков, и первая наша обязанность — навсегда ее избавить ее от зла, что гложет.
Как и все управляющие или предводители других каст, выступавшие в актовом зале, он пользовался напыщенным стилем и делал тонические ударения на последних слогах, которые порой безбожно растягивал, добавляя в голос аффектированной дрожи.