Цитадель
Шрифт:
Долон перехватил руку и прижал к губам. Целовать не стал, но порыв не остался Томкой незамеченным.
– Не понимаю, как так вышло… - продолжать не стала.
– Так надо было, – он перестал есть. – Если придут и скажут, что Чиа плохо или Страшилищу, не верь и не ходи. С Чиа ничего не случится, если только выставят из крепости, но тогда ее сопроводят к тебе. Брат Тауш проследит за этим. Что касается него, то хуже, чем есть, уже не будет.
– Что с ним? – подпрыгнула Томка.
– Ничего. Все такой же страшный. Куда уж хуже?
– Но ведь живой!
–
– Но Виколот говорил, если он покается…
– Если покается, Братья попытаются сделать все возможное, дабы вернуть ему человеческий облик. Однако, если он в душе чудовище, никакие мольбы не помогут. Мысли отражают суть. Если он - примитивная, себялюбивая скотина, получил то, что заслуживает. В любом случае, прежним ему не быть.
Ошарашенная Тома не могла поверить. Она надеялась, что в Ордене сотворят чудо, волшебство, колдовской обряд, хоть что-нибудь, лишь бы все вернулось на круги своя.
– Но я думала… - она запнулась, увидев заинтересованное лицо Долона. Его приподнятая бровь и хитрая, насмешлива ухмылка задели. – Я думала, что вы что-нибудь сотворите эдакое…
– Тамаа, мы не колдуны, – оскалился он. – Не знаю, что ты думала, но мы не колдуем.
– Точно? – Томка недоверчиво покосилась на него.
– Клянусь Богами! – торжественно поклялся Ло.
– А как же все эти лучи? Пение?
– Это молитва, позволяющая слиться, настроиться на созидание. Больше не скажу.
– А-а! – она неопределенно кивнула головой, и Долон громко рассмеялся:
– Ты такая смешная! Видела бы себя. Как ребенок, которому сказали, что чудес нет на свете.
– Я уже большая! – насупилась Тома.
– Ага, я вижу! – он широко улыбнулся. – Ешь, пока злой колдун не похитил все лепешки.
– Добрая ведьма напекла их столько, что любой колдун подобреет. Особенно, если ему дать с собой немного.
Пока болтал с Тамаа, развеялся. На душе стало легко. И неожиданно понял, что то, чего так опасался, случилось, а он и не заметил, как.
«И что теперь делать? А надо ли?»
Расставались они с тревожным сердцем. Долон не хотел уходить, а Томка не хотела отпускать. Долго стояли в саду, оттягивая прощание, но как не тяни, а расстаться пришлось.
Глава 9
Бокаса носилась по комнате, выкрикивая оскорбления:
– Да кто ты такой, чтобы поучать?! Земляной червяк, зарывшийся от солнца в пыльной библиотеке, и еще смеешь читать нравоучения! Чего сам смог добиться?
– как ни старалась сдержать крик, не удалось. И так злилась на выскочку, прилюдно отказавшегося подчиняться, еще и Альгиз явился с поучениями.
– Сидел бы на севере. Пользы от тебя никакой: ни положения, ни власти, зато, размазня, гордишься собой!
– Гордился, пока не опозорила! – голос собеседника тоже не был спокойным. Раздражение захлестывало обоих.
– Как в утробе тебя не придушила?
– Не дотянулась, – съязвил
– Ненавижу тебя!
– А я тебя просто стыжусь, – Альгиз покачал головой, склонив ее набок, и уставился на портрет за плечом сестры.
– Убирайся!
С детства ее выводила дурная привычка брата пялиться в одну точку. Встанет с отрешенным лицом, глуповато улыбается и будто не слышит, как на него орет мать. Сейчас ничего не изменилось, если только улыбка стала ехиднее.
Бокаса уже тогда считала его неудачником, обделенным в силе, уме, ловкости, скорости, даже даре и презирала, насмехаясь над медлительностью близнеца, любившего бродить в задумчивости, разглядывать листья, камни, почки, казавшиеся в суровом краю настоящим чудом.
– Как была пустоголовой, так и осталась, – грустно подытожил мужчина.
– Зато ты умный и слабохарактерный. Изобретения заметили, а дальше? – она насмешливо взирала на него.
– Все что имею, достаточно. Более мне нечего желать, – бесстрастно парировал Альгиз и замолчал.
Одно время он верил, сестра сможет понять: само служение и есть - честь, доверие, награда, ответственность. Но это было так давно. Минуло почти тридцать сезонов, а они так и оставались чужими, отвергающими друг друга, как влиятельные камни тайной комнаты.
Стоило Бокасе уяснить, что честолюбия в нем так же мало, как и желания властвовать, стала несносной. Не сдерживаясь, беспрестанно выплескивала желчь и обиду, укоряя в отказе помочь добиться цели ее жизни. Отчего-то сестра была уверена, что знает больше и во всем без сомнения разбирается лучше, чем кто-либо другой. Ее суждения и она сама были безразличны Альгизу ровно до тех пор, пока скудоумная не начала рушить признание и уважение Братьев к нему.
Младший Брат Ордена и младший по рождению с детства знал, что порой сестра видела странные сны, словно проживала жизнь чужого человека. Это казалось столь необычным, странным, что он постоянно пытался постичь суть сновидений. Не от зависти, а от потребности разобраться, уяснить. В Цитадели для него даже сделали исключение, сочтя, что скрывать существование дара Богов от того, кто и так знал и пытался постичь, глупость. Так путеводная звезда привела Альгиза в Северную крепость.
Он единственный из не имевших дара, был принят братством и пользовался уважением, потому что изучал законы сущего Бога, изобретал и находил новое применение Орденским реликвиям, раскрывавшим грани великого, таинственного дара, позволяющего империи жить в мире и процветать.
Живя в горах, почти всегда покрытых льдами и снегом, Брат Альгиз не представлял иной жизни вне служения Братству. Честолюбие успокоилось, когда Старшие стали прислушиваться к его мнению, если дело касалось сложного обряда и других святынь. Разве этого мало? И теперь она рушила жизнь. Перед отъездом казалось, что Братья Северной крепости смотрят на него испытывающе, чуть с недоверием и жалостью. А сердобольность раздражала, злила и заставляла чувствовать себя жалким. За это он ненавидел сестру.