Цитадель
Шрифт:
Нехотя, Долон пригубил отвар.
– Если хочешь есть, скажи. Есть пирожки. Не грызуны, но все же.
Под тяжелым взглядом старика пришлось сделать еще несколько глотков. Иначе бы решил, что от переживаний и вода не лезет в глотку, и растолковал как слабость.
– Сам чего не пьешь? – встрял Кинтал.
– Позже. Никак не успокоюсь…
Уже скоро навалилась невыносимая усталость. Едва сдерживая закрывающиеся веки, Долон первым заподозрил неладное.
– Что в отваре? – прохрипел он, еле
– Ты о чем? – не понял Клахем, и обернулся к помощнику, медленно, но верно заваливающемуся на бок и падающему со стула. Хватило мгновения, чтобы ухватить его за плечо и остановить падение. Если бы не хорошая реакция, Кинтал пробил бы голову об острый угол массивного стола.
– Что вы творите?! – шипел с расширенными от ужаса глазами старик, переводя глаза с Долона на бесчувственного помощника.
– Тварь решилась… на бросок, - Ло съехал на пол.
Растерянный Клахем не верил происходящее.
«Отравили?
– дрожь охватила тело. Послышались приближающиеся шаги. Шли вразнобой. – Не охрана! – кричала интуиция.
Оглядев обездвиженных близких, дорогих людей, решительно шагнул к стене с потайным ходом. Руки дрожали. Не было времени вытащить хотя бы одного.
Держась за сердце, Клахем шагнул в открывшийся проход.
Глава 10
Любое движение отдавалось болью. Голова гудела.
– С…ка! – процедил продрогший Долон и, сжав кулаки, звякнул цепями.
– Как с языка снял, – согласился самодовольный женский голос.
– Даже не пытайся. С места не сдвинешься, пока я не позволю. Но можешь молить о снисхождении меня или мою помощницу. Она будет часто заходить, - подлость, превосходство и страх сочились из Бокасы, в то время как Баса нервничала от неуверенности и ожидания опасности.
«Боятся? Да. Пройденной черты. Обратного пути нет».
– Осмелилась поднять руку на Старших?
– он с трудом сосредочил взгляд на маячившей тощей фигуре. Тошнило, в глазах двоилось.
– Пришлось. Все во имя величия Ордена! Никто не осудит меня.
– Уже осуждена и приговорена. Потому от тебя смердит испугом, – дерзил пленник, растягивая разбитые губы в презрительной насмешке.
– Не надейся! Через неделю и ты сдашься. Кинтал уже покорился. И тебе придется.
– Кинтал?! – Долон разразился слабым смехом.
– А Клахем, часом, не благословил?
– И старый маразматик тоже! – зло выкрикнула Бокаса, Баса же ссутулилась и пугливо опустила голову.
– Ты как всегда напыщен, честолюбивый ублюдок, но придется подчиниться, иначе сдохнешь.
– Странно торжествовать в темнице, среди сумасшедших грешников, – кусал Долон, подначивая мятежницу и стараясь вывести из себя.
– Тебе придется, – угрожающе прошипела женщина. – Ты же тревожишься
У Ло сбилось дыхание, и бешено заколотилось сердце. Однако, стиснув зубы, он всеми силами постарался скрыть нахлынувшие водопадом смятение и страх.
– Затрясся?
– ликовала Бокаса, уродливо оскалившись. – На колени перед Матерью!
– Не дождешься, мамаша, – с издевкой, как можно небрежнее огрызнулся Долон, чем совершенно лишил мучительницу самообладания.
– Скотина! – заорала она и с ненавистью, целясь в пленника, швырнула нечто со всей силы. Однако маленький камешек, едва долетев до середины камеры, с коротким глухим звоном упал на каменный пол и распался на части.
Хватило мгновения, чтобы если не понять, догадаться, что это. Дыхание сперло от подозрений, тело окаменело.
– На колени! – хохоча, приказала Бокаса, теперь уж точно ожидая безропотного подчинения.
И он встал бы, если бы не исходящие от нее тревога, смятение, досада, гнев, боязнь.
"Лицемерке нельзя доверять!" - схватился за единственную возможность:
– Пока не увижу ее, не дождешься. Пошла прочь, скудоумная!
– Если не сдохнет, увидишь! – взвилась Бокаса. Голос сочился ядом, но выпученные от ненависти глаза и пузырящиеся слюни в углах рта делали ее еще более безобразной и убогой. – Поросшей шерстью, жрущей отходы! Урод и уродка будут резвиться, а ты любоваться. Совсем скоро, жди!
Пнув решетку, развернулась на пятках и, исходя яростью и иступленным бешенством, понеслась прочь из казематов под свой заливистый, злорадный хохот.
Баса окинула его взглядом, исполненным обидой, раздражением и даже жалостью, и поспешила за наставницей.
«Она у них», - громыхало в голове. Сокрушенный пленник прислонился спиной к черной от грязи и времени стене и не сводил глаз с расколотой фигурки, до которой не мог дотянуться.
– Ло! Ло! – он не сразу уловил голос Кинтала. – Не смей унижаться, никогда себе не простишь!
– Она у нее!
– Знаю. Но обряд уже завершен, и ничего не изменить. Она не была бы собой, если бы не сотворила мерзость.
Руки, ноги затряслись. Чтобы не зарычать, не заскулить от боли и беспомощности, Долон закусил губы, закрыл глаза и сжал кулаки. В рот хлынула соленая кровь.
***
Противный скрип несмазанных петель, толчок в спину и болезненное падение.
С трудом сфокусировав взгляд, рассмотрела знакомый пол, покрытый соломой и тряпками.
«Хлев?»
После страшной сумрачной комнаты с гудящими стенами, свербящими мозг и покрывающими кожу необъяснимыми покалываниями, грязный, замызганный хлев на мгновение показался родным. Прохладные каменные плиты немного облегчили зудящую боль, однако быстро нагрелись от разгоряченного, исходящего жаром тела и перестали холодить.