Цитадель
Шрифт:
Сицилийцы повели его обратно к лепрозорию, длинно и обстоятельно рассуждая о том, что всякий бы рад бежать из этой вонючей дыры, но ведь не велено. Да и бесполезно. И куда? А зараза, небось, не пристанет.
– Иди, иди, - они тыкали тупыми концами копий в шатающуюся спину. Впрочем, не сильно.
Анаэль был готов к наказанию. Оно рисовалось ему почему-то в виде плетей. Свирепых, берберских. Но вместо палача явился к нему в келью все тот же брат Иоанн. Он был как всегда разговорчив, благодушен, почти приветлив. Единственно, о чем сетовал, что на беглеца сильно осерчал господин де Шастеле. Не желает видеть, и заступаться не собирается.
– У нас бывает так, велит высечь, а потом простит, Христа ради. Твой больно горд. А я скажу - зря. Где сейчас толкового слугу-то разыщешь на замену?
– Так что, - Анаэль с трудом разлепил спекшиеся, воспаленные губы, часто бегают?
– Бывает, но в основном, no-глупости. Вот и ты от хорошего стола, от видного господина - в бега. Зачем? Пошто?
– Что, повесят меня?
– Не-ет, - убежденно сказал брат Иоанн, наливая из принесенного кувшина еще чашку воды для Анаэля, - это было бы слишком облегчительно для тебя. Если судить по их мнению.
Несмотря на всю свою разбитость, беглец заинтересовался.
– Так, значит, четвертование?
Брат Иоанн решительно помотал головой.
– Такого у нас в заводе нет, чтобы людей конями рвать. И мастер по отделению кожи помер. Тебя просто в нижние пещеры отправят, пожалуй.
– Нижние пещеры?
– Да, - вздохнул помощник келаря, - молись, знаешь, деве Марии, заступнице нашей. Денно и нощно молись, ибо...
– Что ибо?
Брат внезапно утратил всю свою бодрость и жизнерадостность и, вздохнув, сказал:
– Я бы предпочел, чтобы меня повесили.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО...
Крупный, рыхлый человек с дряблым, оплывшим лицом, король Иерусалима Бодуэн IV недовольно повернулся в сторону вошедшего.
– В чем дело, Форе?
– в голосе его величества слышалась крайняя степень неудовольствия. Уж кто-кто, а доверенный камердинер должен был знать, что беспокоить короля, когда он беседует с господином Д'Амьеном, великим провизором ордена Святого Иоанна, воспрещается.
– Я думал, Ваше величество, что вам интересно будет узнать - во дворец только что прибыл граф де Торрож.
В глазах камердинера блеснули злые искорки, он не очень любил и совсем не уважал своего короля, и ему было приятно, что побледнело лицо его величества и задергалась левая щека.
Сухой, похожий на грача человечек, граф Д'Амьен, тоже помрачнел.
– Откуда он взялся?!
– капризно воскликнул король.
– И что вообще происходит в моем королевстве?! Один шпион докладывает, что де Торрож валяется при смерти, другой - что он выехал в Аккру, а он в это время разгуливает по моему дворцу!
Форе поклонился еще раз, в основном для того, чтобы скрыть презрительное выражение своего лица. Гнева королевского он ничуть не боялся, ибо знал, что ничем, кроме сотрясения воздуха, он не чреват. Более всего, камердинеру не нравилась в Бодуэне его невероятная болтливость.
Великий провизор иоаннитов положил успокаивающую руку на нервно трясущуюся кисть его величества.
– Как бы там ни было, он уже здесь, и мне кажется, лучше бы ему не видеть меня в вашей спальне.
– Да граф, да, - закивал король, щеки его тряслись, губы дергались. Возбуждение его дошло до край ней степени.
Д'Амьен встал и, поклонившись, направился к потайному выходу.
– Прошу меня простить, - тихо сказал Форе, - но мне кажется вы не успеете уже уйти незаметно, господин граф.
– Почему?
– спросил Д'Амьен.
Камердинер короля не успел ответить. Послышались тяжелые, решительно приближающиеся шаги. Створки дверей без всякого предупредительного стука распахнулись и на пороге показалась крупная, можно даже сказать, грузная фигура в белом плаще до пят, надетом поверх кольчужных доспехов. Можно было подумать, что великий магистр ордена тамплиеров собирается дать битву прямо здесь, в королевской спальне. На сгибе руки, граф де Торрож держал свой богатый, византийской работы шлем, не слишком подходящий для битвы, но весьма подходящий для разного рода парадных случаев. Одним словом, закованная в сталь башня весьма резко контрастировала с убранством и стилем будуара его величества Бодуэна IV. Живя на востоке, франки не остались равнодушными к некоторым сторонам жизни аборигенов. Роскошь и изысканность бытовой культуры богатых азиатов тронула сердца потомков тех, кто почти сто лет назад отвоевывал Гроб Господень, не имея ни малейшего представления о серных банях, умащивающих маслах и кальянах. В том, что граф де Торрож вторгся в это собрание тонкой роскоши в полном боевом облачении был, несомненно, недвусмысленный вызов, и главное, тамплиер не скрывал, что бросает этот вызов сознательно.
– А-а! И вы здесь, граф!
– громким, командным басом прогудел де Торрож.
– Это даже лучше, иначе за вами пришлось бы посылать. А это потеря времени.
Черный, сухощавый старик медленно потер пальцами правой руки свое левое запястье, именно так выражалось у него сильнейшее раздражение.
Де Торрож медленно, но уверенно приблизился к восточному креслу, на котором восседал Бодуэн, и занял сиденье напротив него. Поскольку это было место иоаннита, Д'Амьен был вынужден остаться стоять.
Граф, сидя, наклонился к королю, вплотную приблизил к нему свое одутловатое, все в красных прожилках лицо. Кресло тяжело заскрипело под закованным в сталь седоком.
– Как поживаете, Ваше величество?
Король несколько отклонился назад, нервно поскреб щеку и неуверенно, словно с трудом отыскивая тему для разговора, спросил:
– Я слышал, что вы собирались в Аккру?
– Собирался, и, возможно, отправлюсь туда еще сегодня. В зависимости от того, как решиться одно дело.
– Что за дело?
– Сегодня ранним утром ко мне прискакал комтур нашей крепости в Асфанере, барон де Спле.
– Весьма достойный дворянин. Я знавал его еще...
– Не это важно, Ваше величество, - грубо перебил короля, великий магистр.
– А что же тогда? Излагайте.
– А то, что наша капелла в Асфанере находится на землях, соседствующих с владениями Конрада Монферратского.
– На спорных землях, граф, - осторожно вмешался в разговор граф Д'Амьен.
Тамплиер недовольно покосился в его сторону. Иоаннит даже по виду был неубедителен, и в стоячем положении он был не выше сидящего де Торрожа.