Цитадель

Стампас Октавиан

–  Нет, ты не уйдешь от разговора, мы хотим знать, существует ли в самом деле этот таинственный покровитель, а если существует, почему он не хочет познакомиться еще с кем-нибудь из нас, честных добытчиков.

По лицу Весельчака пробежала легкая тень, он тоже почувствовал, что мнение большинства сейчас не на его стороне. Надо было что-то предпринимать, причем быстро.

Анаэль с понятным интересом следил за развитием событий. Он еще не решил, на чью сторону ему встать, если возникнет схватка. Кажется, все же, что смерть Анри наиболее предпочтительный

результат. Шайка просто-напросто распадется.

Весельчак полностью повернулся к своему собеседнику.

–  He кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело?
– спросил он у тапирца.

–  Нет!
– заорал тот, хватаясь за рукоятку своего кинжала. Что он хотел сделать, так навсегда и осталось неизвестным, потому что Анри одним движением распахнул плащ и метнул ему в грудь свою мизеркордию. С характерным чмокающим звуком она вошла прямо в солнечное сплетение неудачливого бунтовщика. По стенам и потолку метнулись крылатые тени, произошло множественное растерянное движение вокруг костра.

Брат бросился помогать брату, но его тут же сбили с ног и связали.

Порядок восстановился, правда настроение основной массы от этого не улучшилось. Анри продолжал оставаться полноправным хозяином в этом подвале, но вряд ли кто-то был этому очень рад.

Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ящик с мощами.

–  Позволь мне это взять себе?

–  Если никто больше не претендует.

Ящик со старыми костями никого не заинтересовал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

СЫНОВНЯЯ ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ

На следующий день Анаэль попросил вожака, чтобы тот отпустил его в Бефсан.

–  Зачем?
– спросил тот, но особого интереса в глазах его не было.

–  Разумеется, пусть Кадм меня сопровождает.

–  Зачем тебе туда?

–  Мне кажется я придумал, как добыть немного денег.

–  У тебя не получится. Денег в твоем родном городе не добыть. Горожане там беднее церковных мышей. А те, у кого, может быть, есть деньги, научились их прятать.

–  Позволь мне все же попробовать, и ты убедишься, что мне можно доверять.

Весельчак ответил не сразу. Ему не хотелось отпускать этого урода, но никаких оснований задерживать его не было. После вчерашней истории Анри не хотелось выглядеть самодуром.

–  Ну, хорошо, попробуй. Если тебя поймают и повесят, потеря будет невелика. Кроме Кадма, с тобой пойдут еще два человека. Я готов смириться с тем, что тебя повесят, но мне бы не хотелось, чтобы ты сбежал.

Другого напутствия Анаэль и не ожидал.

На закате отправились. Дороги промерзли, в выбоинах блестели ледяные перепонки. Созвездия проступали на небе, как иглы сквозь темнеющий бархат. Посвистывал не слишком сильный, но при этом совершенно пронизывающий ветерок. Ни огонька во всей округе. Даже грабителю и убийце такая ночь должна была бы показаться мрачной. На эту тему и высказывался Лурих рыжеволосый туповатый германец, непревзойденный арбалетчик. Кадм помалкивал, Анри сказал ему, что Анаэль сегодня обязательно попытается бежать, и тот напряженно ждал, когда пятнистый начнет это делать.

Приблизительно в полночь подошли к городу. Крепостные ворота оставили справа от себя, держа направление к тем кварталам, что располагались за стенами города. Были слышны колотушки ночных обходчиков. Полаивали собаки.

Скоро четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету. На этот раз дом горшечника Нияза остался в стороне.

–  Это сарацины?
– тихо спросил Лурих.

–  Конечно, - также тихо ответил Кадм. Давно пора было бы усвоить, что мусульманам на территории Иерусалимского королевства приходится селиться в отдельных кварталах, а если городок небольшой, то именно им выпадала честь жить вне его стен.

Анаэль уверенно шел по извилистой тропке, так уверенно и быстро, что это заставляло спутников нервничать.

–  Куда мы идем?
– не выдержал германец.

–  Уже почти пришли.

Вода в ручье замерзла лишь по краям, появившаяся луна освещала ручей таким образом, что казалось у дальнего берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.

–  Тихо!
– поднял руку Анаэль.

Все, кажется, было в порядке, ни одного подозрительного звука, ни одной сомнительной тени.

–  Заряди самострел, - велел Анаэль Луриху, - и дай мне.

–  Это мой самострел, я его никогда не выпускаю из рук.

–  Тогда становись у меня за спиной и если собака на меня все же бросится - не промахнись.

–  Я никогда не промахиваюсь.

–  А почему ты говоришь, собака...
– сбивчиво прошептал Кадм, его мучили неопределенные подозрения.
– Ты что, бывал здесь раньше?

–  По-соседски.

–  А-а, - протянул надзиратель, начиная что-то понимать, - а они, эти соседи, богатые?

–  Сами они так или иначе ничего не отдадут, но где-то в доме должен быть тайник. Кажется, возле дымохода.

–  Понятно.

–  Пошли.

Немного поковырявшись кинжалом, Анаэль открыл калитку в глинобитной стене и, выставив кинжал перед собой, негромко позвал:

–  Чум, а Чум!

В непроглядной, пахучей глубине красильщикова двора, зародилось какое-то небольшое движение, что-то грохнуло, что-то тихо повалилось, послышалось нарастающее дыхание, и вдруг перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая облака белого пара.

–  Чум, Чум!
– пес на мгновение замер, а потом радостно взвизгнул. Над ухом присевшего хозяина прошелестела короткая арбалетная стрела и попала собаке точно в пасть.

Через несколько секунд в доме красильщика Мухаммеда уже вовсю царствовали ночные гости. Сам красильщик валялся на полу в изодранной рубахе и клялся всеми самыми страшными клятвами, что ни денег, ни чего-либо ценного в доме нет. Лурих приволок за волосы из дальней комнаты онемевшую от ужаса дочь и бросил ее на пол рядом с отцом.