Цитадель
Шрифт:
– Кому?
Этого толком никто не знал.
– Зачем?
– Как это зачем?
– опять зевнул Кадм и кое-как объяснил, что если этого не делать, то они долго не высидели бы в этом подвале. Какой-нибудь комтур давно бы их отсюда выкурил. Или барон из ближайшего замка.
– Неужели ты думаешь, мы бы могли жить здесь спокойно все это время, когда бы не этот влиятельный человек в Тивериаде? А может и не в Тивериаде.
Анаэль не мог не признать справедливость этого замечания. Как он сам не подумал над этим. За пять месяцев ни один местный правитель даже не попытался их выследить и снарядить какой-нибудь отряд. Стало быть, Весельчак Анри действует не сам по себе, у него есть могущественный покровитель. В Тивериаде. А может быть в самом Иерусалиме? Получается, что великолепный и свирепый вожак всего лишь что-то вроде сборщика налогов. Анаэль искренне восхитился изобретательностью этого неизвестного. Когда все законные способы выкачивания денег из страны исчерпаны, надо наслать на неуступчивых жителей банду ночных разбойников и получать с них свою долю.
– Так значит, говоришь, в Тивериаде живет этот человек?
Кадм пожал плечами, этот вопрос его занимал не слишком.
– А почему Анри берет именно столько, сколько берет?
– не унимался любопытствующий.
– Небось знает, - пробормотал охранник, латая суровой ниткой перевязь для меча.
Анаэль понял, что особенно глубоко с его помощью ему в эту тайну не проникнуть. Проследить, куда отвозит почти все честно награбленное вожак шайки, не представлялось возможным. Во-первых, он делал это не слишком часто, а во-вторых, - как выслеживать, с Кадмом на плечах? Но он не отчаивался, чувствуя, что какие-то возможности в этой ситуации заложены. К решительным шагам его подвигла одна история.
Были в шайке двое братьев, тапирцев-несториан, они пристали к Анри, чтобы переждать холодные времена. Работники они были замечательные. Звероподобный их облик и разбойничья удачливость быстро снискали им уважение среди собратьев по ремеслу. Однажды, вернувшись как всегда с ежедневной "работы", они положили на лысую ослиную шкуру возле костра то, что им удалось добыть. Вне зависимости от того, каким образом добывалось добро - в одиночку или совместно, к дележу оно представлялось неукоснительно и все. Непосредственный добытчик имел право на половину.
Анри вышел из своей пещеры, отделенной от общей "залы" пологом из волчьих шкур, кутаясь в меховой плащ и позевывая со сна. Присел перед горой вещей и начал перебирать их.
– Вы что, стали грабить церкви?
– спросил он у старшего из братьев, беря в руки небольшой ларь из обожженного дерева. Внутри оказалось лишь несколько костей на ложе из потертого красного сукна.
Разбойник недобро осклабился. Он был прекрасно осведомлен о том, насколько крепки божеские устои в душах собравшихся вокруг костра людей. Службу Маммоне, любой из них ставил несколько выше, чем служение Господу. Поэтому выпад Анри выглядел неуместным.
– Если у тебя будет выбор умирать с голоду или ограбить церковь, ты тоже не станешь раздумывать, - сказал с вызовом тапирец.
Оказалось, что церковь эта стоит на выезде из Депрема. Анаэль отлично знал ее и отметил про себя. Еще осенью, он обратил внимание, что в этот небольшой, стоящий на отшибе храм, приезжает некий рыцарь. Он одет был весьма изыскано, сопровождал его юный оруженосец. Выглядел он весьма внушительно и его загадочная, мрачная фигура не могла не броситься в глаза наблюдательному человеку.
Настоятельствовал в церквушке отец Мельхиседек, человек подслеповатый и престарелый. Среди горожан он пользовался хорошей славой и искренним уважением. Осенью городок Депрем входил в сферу самых живых интересов Анри, поэтому, часто бывая в окрестностях города, Анаэль неплохо их изучил.
Тапирец продолжал выдвигать резоны в пользу совершенного им богохульства. Он говорил о том, что дороги пустынны, а свирепость городских стражников и собак не поддается никакому описанию. А в том, что они с братом решились обчистить церковь, старик-настоятель виноват сам, ибо напустился на них с проклятиями, когда увидел, что они раздевают у церковной ограды кривого приказчика с лошадиного рынка.
– Он так вопил, что нам пришлось его зарезать, - сказал младший тапирец.
– Кого, отца Мельхиседека?
– спросил Анри негромко.
– Нет, приказчика. Он тоже вопил и все из-за этого вонючего кошелька, а в нем оказалось всего четыре дойта.
Анри поднял со шкуры кошелек, достал из него тускло блеснувшую монету и несколько раз подбросил на ладони.
– Если пройдет слух, что мы начали грабить церкви, нам не просидеть здесь и недели, - сказал Анри.
– Не знаю, какие теперь понадобятся деньги, чтобы обеспечить нашу неприкосновенность.
С этими словами он положил кошелек себе в карман, показывая тем самым, что дележ добычи закончен. Но он слегка переборщил. Три тусклых серебряных креста, оловянный черпак с узорными золочеными накладками особой ценности не представляли, к тому же их невозможно было сбыть где-нибудь поблизости. Тапирцы почувствовали себя ограбленными.
– Постой!
– крикнул старший.
– Не хочешь ли ты сказать, что разговор закончен?
Анри нехотя повернулся к нему, продолжая кутаться в плащ.
– Именно.
– Нашего мнения о том, как надо поделить эти деньги, ты узнать не хочешь?
Анри зевнул.
– Дело сделано, и никто больше не будет высказываться по этому поводу.
– Ты ошибаешься!
– тапирец сделал шаг вперед, его глаза, затерянные в дебрях грязных косм, сверкали.
– Разговор только начинается, клянусь ранами Спасителя!
– Не тебе бы клясться Его ранами, после того как ты только что ограбил один из домов Его.
– Мы с Ним сами посчитаемся, там!
– тапирец поднял руку к потолку.
– У Спасителя с разбойниками свои счеты, не забывай, кто висел рядом с Ним на Голгофе.
Настроение присутствующих было неопределенно. Конечно, тапирец вел себя дерзко, но трудно было не признать, что у него есть для этого основания. Самоуправство Весельчака Анри перестало казаться заслуженным и уместным.
– Не мне одному желательно было бы узнать, куда уходят наши денежки, на которые ты каждый раз накладываешь лапу.
Анри выглядел вполне спокойным.
– И ты и все остальные прекрасно знают, для чего я беру с ослиной шкуры такую долю. Себе я не присвоил и полцехина. Можете выставить выборных, и пусть они обыщут мою келью.