Цитатник бегемота
Шрифт:
Опаньки, подумал Иван. А дальше?
Как Артура-то этого искать?..
Тем временем фессалиец положил меч своему царю на колени. Александр помедлил мгновение и тронул эфес.
Снова мягко прошелестело — и меч растворился в синем неподвижном воздухе. Ветра не было уже давно.
— Ну, вот и все, — с глубоким вздохом промолвил царь. — Тринадцатое июня где-то наступило.
Иван слегка оправился от растерянности.
— Гм… — сказал он. — Не хочу мешать торжественности момента, но…
Александр посмотрел на него долгим взглядом. Было понятно, что думал он о чем-то очень далеком. Совсем,
— Ах да, — задумчиво произнес он. — Ты ведь не можешь идти с нами, воин.
Иван слегка кашлянул. Александр поднял руку и указал куда-то вдаль.
— Иди к тем воротам. Это твоя дорога на Запад.
Иван почему-то понял, что последнее слово царь произнес именно так — с большой буквы.
Он оглянулся в сторону указанных ворот и ничего там не увидел, кроме скал-близнецов.
— Это… туда? — нерешительно спросил он. Александр промолчал, зато заговорил фессалиец.
— Да, — сказал он. — Ты пройдешь между ними.
— А вот, — начал Иван, — туда уже один гаденыш… Усмехнувшись, Александр перебил его:
— Ты с ним еще встретишься, не сомневайся. Но не там и не сразу. Шпионы просто так не попадаются. У Ивана моментально возникла куча вопросов.
— А… — снова начал он.
— Прощай.
Внезапно Иван вспомнил — мысль, деятельное осознание эманации интеллекта сверкающей искоркой мелькнуло на задворках ощущений, — что тринадцатое июня — это день, в который македонский царь завершил свой земной путь.
Где-то наступило?..
Иван встретился взглядом с божественным полководцем.
Потом он отвел глаза, кивнул фессалийцу, повернулся и пошел по золотого цвета песку к стоящим между небом и землею далеким безмолвным скалам.
Дойдя до них — расстояние здесь, как и все остальное, являлось лишь инструментом обмана, — он обернулся. Золотое на золотом, сталь и песок, и две забытые, неподвижные, безмолвные фигурки, которые только подчеркивали омертвелость проваливающегося в прошлое пейзажа.
Иван повернулся и пошел прямо на выдавливающуюся между гигантских каменных нерукотворных колонн густую, со звездными прожилками, темноту.
Сделав пару шагов, он споткнулся непонятно обо что, кувыркнулся через голову, задохнулся, — мир встал на дыбы, застыл глыбой мрака и с тихим звоном рассыпался на кусочки, а когда посветлело, стал совсем другим. Иван протер запорошенные пылью глаза и с опаской огляделся.
Он снова стоял на выжженной солнцем равнине — но место это было другим. Жухлая трава под ногами, ярко-синее небо… солнца, конечно, опять не видать, как не видать ни скал, через которые он сюда попал, ни этого, тьфу, профессора.
Интересно, подумал Иван, кто же он все-таки такой? Един во многих лицах… но нет, пожалуй, это даже не двойники и уж тем более не однофамильцы, а разные по качеству персонажи. Хотя… шпион? Чей шпион? Немцев своих профессор бросил: к ним, кстати, еще вернемся, и обязательно: первую часть талисмана как-нибудь отберем, успеть бы только раньше них за третьей частью. Ох, чую, она-то и есть самая важная…
Ладно, продолжал Иван свой мысленный монолог, профессора этого мы проясним, куда он денется, и до Артурки тоже доберемся, не впервой. Может, там дела повеселее пойдут, а то как-то все мрачно и не слишком понятно…
Было жарко, но ветерок приятно холодил лицо, трепал ворот рубашки, иногда, резвясь, норовил сорвать шляпу.
Иван озадаченно потрогал головной убор. Действительно, шляпа. Ковбойская.
Он оглядел себя. Наряд на этот раз оказался следующий: синие штаны, похожие на джинсы, клетчатая рубаха, какой-то сюртучок подлиннее пиджака, сапоги со шпорами, шляпа, а на широком поясе — кобура с револьвером.
Ого, подумал Иван и несколько приободрился. Огнестрельное оружие — это вещь. Странно, конечно, из времени мечей попадать в эпоху полковника Кольта, но — как-то ближе, понятнее. Даже, можно сказать, роднее.
Иван вытащил револьвер. Оказалось, и правда кольт, модель 1872 года, точнее, модификация — кавалерийский «Писмейкер» с длиннющим стволом. Иван с одобрением повертел его в руках, осматривая. Ему нравилось это оружие, и он знал, как с ним обращаться: в Америке кое-где его до сих пор использовали.
Револьвер оказался в порядке, патроны тоже — в барабане и гнездышках на поясе.
Все было прекрасно, только вот коня не хватало. Раздалось негромкое всхрапывание. Иван обернулся, хоть ему порядком надоела местная манера внезапно появляться из-за спины. Позади него стоял, перебирая тонкими ногами, оседланный вороной жеребец и косил на Ивана глазом. Глаз был какой-то не конский — желтый, яркий, как у большой хищной кошки.
— Привет мустангам, — вслух сказал Иван, осторожно приближаясь к жеребцу. — А кусаться не будешь, травяной мешок?
Конь с готовностью оскалил зубы. Иван вздохнул. Ну конечно — здесь все не как у людей. Чудеса продолжались — у жеребца обнаружились очень длинные и очень острые клыки, побольше даже, чем у настоящего льва. Животное смотрело на Ивана насмешливо, но не враждебно, уходить не собиралось и даже вроде бы приглашающе мотнуло головой — садись, мол, нечего рассусоливать.
Иван решил, что рассусоливать действительно нечего, и вскочил в седло. Оно оказалось очень удобным, а сбоку обнаружилось притороченное ружье. Иван вытащил его из чехла и, не сдержавшись, довольно крякнул: это оказалась винтовка Генри-Винчестера, в просторечии просто «винчестер», из которой со всех экранов мира так лихо палили иствуды с митичами — кто по гнусным дикарям, кто по еще более гнусным бледнолицым цивилизаторам. Иван, кстати, из такой винтовки тоже стрелял: было дело.
— Ну что, — сказал Иван вслух. — Полный комплект. Однако сейчас мы на окраине, а надобно продвигаться к Центру этого… который он по счету… а! четвертого, что ли, Мира, то есть уровня. Едем?
Конь покосился на него, еще раз показал свои клыки, всхрапнул, повернул налево и пустился вскачь.
Ехали они довольно долго. Пейзаж был однообразен, но не уныл: горячая сухая земля под конскими копытами, несильный ветер, бьющий в лицо, голубые горы на горизонте, жаркое небо над головой — все это доставляло Ивану призрачное удовольствие; на душе было легко и свободно, и хотелось совершить что-нибудь авантюрное и веселое — выпить водки или пострелять из револьвера. Во всем здесь чувствовалась свобода — и в пространствах, и в количестве желаний.