Cлавенские древности, или приключения славенских князей.
Шрифт:
Сей одушевленный урод прибил бы меня до смерти, ежели бы не было при мне волшебного меча, коего помощь употребил я к своей оборон, и тем принудил исчезнуть сие мое привидение. Сии насмешничества утвердили наиболее мои подозрения, что я обманут Карачуном под видом Гориады, что послужил ему орудием для погубления моего друга. Горесть и стыд, объявшие мое сердце, склонили бы может быть меня тогда покуситься на жизнь мою, ежели б опасность, в какой я чаял тогда моего приятеля не понудила меня поспешать ему на помощь. Сыскав моего коня, поскакал я к Левсилову замку, изо всей силы, и приехал к оному весьма скоро, но уже прибытие мое было бесполезно.
Лютый Эфиоп, воспользуясь моим отсутствием, напал на обезоруженного мною Левсила без всякого себе опасения. И уже при возвращении моем, сей гнусный чародей летел из замка на ужасном Аспиде, влача за собою любезного моего приятеля, окованного цепями и терзаемого множеством ястребов. Бедная его жена, окруженная служителями своими, бегала посредине замка с растрепанными волосами, имея развращенное печалью лицо, вопия и терзаясь отчаянно, и призывая на помощь богов мстителей, но все её моления погибали втуне: свирепый Карло вскоре yвлек у всех из вида несчастного Левсила. Сие привело бедную Преврату вне себя: она упала на землю без памяти. Я хотел бежать к ней на помощь; но вспомнив, что я всему сему злу причина, не осмелился перед глаза её показаться, и поехал прочь от замка, терзался угрызениями совести, и проклиная Карачуна; а наипаче себя, что причинил погибель наилучшему моему приятелю, ослепясь вредной страстью, и прельстясь суетным привидением.
Будучи волнуем раскаянием, горестно и сожалением, воображая себе печальное приключение моего друга, и отчаяние бедной его супруги, дал я коню моему волю, и не помнил сам куда ехал. Конечно б не опомнился я во весь тот день, ежели бы споткнувшись моя лошадь не сронила меня с себя. Падение сие возратило мне память; но горесть моя пущую от того получила на домною силу; к чему также присовокупилась и болезнь, ибо в падении моем ушибся я весьма больно о камень. Сие понудило меня искать поскорее жилища, на которое по счастью моему вскоре я и наехал. Это была небольшая деревенька, в коей не мог я сыскать хорошего лекаря, который бы пользовал меня; и по сей причине принужден я был пробыть в оной весьма долгое время, потому что полученный мною при падении удар, присовокупясь к горести моей и скуке, произвел во мне весьма сильную горячку, от которой насилу в год смог я оправиться.
Во время пребывания моего в сей деревне, пришло мне некогда на мысль несчастье моего приятеля и проклятая хитрость употребленная на то Карачуном, причем вспомнилась мне золотая коробочка, послужившая к тому наиболее. Я было об ней совсем позабыл, однако вздумалось мне при тогдашнем случае рассмотреть ее получше; а притом же, помогая тогдашней великой моей бедности, продать ее мимо ездящим того места купцам; для того приказал я вынуть ее из кармана моего платья, в котором она лежала, радуясь, что по крайней мере, по лишении моего друга, а по потерянии с ним всего моего благоденствия, осталась у меня сия драгоценная вещь. Но каким поражен я был удивлением и стыдом, когда на место ее принесли ко мне кусок дикого камня, обнадеживая меня, что ничего больше кроме сего в карманах моих не нашли: Долго я не мог поверить ни им ни собственным моим чувствам. Но поворачивая камень, увидел начертанные на нем письмена; я с жадностью принялся их читать, и вот что к посрамлению моему нашел ими изображенное:
Не льстись корыстию от беззаконных дел; И благодарен будь, что сам остался цел.Сии справедливые слова поразили меня как громом, и произвели во мне лютейшее терзание: измена моя представилась мне во всей своей гнусности; и я почитал себя наипозорнейшим из смертных, изменив такому приятелю, каковых ныне чудом почитают. Сии сокрушительные размышления, растравили весьма сильно мою болезнь от которой начал уже было я выздоравливать, и едва не привели меня ко гробу. Но может быть болезнь моя и лишила бы меня жизни, если б не избавил меня от нее сильный Чернобог, которому обещался я, что по выздоровлении моем употреблю все старания подать помощь Левсилу, ежели он еще жив.
Для исполнения моего обета, по выздоровлении моем, решил я объездить все части света, наведываясь о Карачуне и о приятеле моем. Странствование мое продолжалось более двух лет, в которые однако ж весьма мало достопамятного со мною приключилось. Напоследок приехал я в Агру, столицу Индии, где бытие мое совершенно бы исчезло, ежели б помощь ваша не исторгнула меня из рук бесчеловечных жрецов. Случай сей достоин вашего внимания, и для того расскажу я вам об нем обстоятельнее.
По прибытии моем в сей город спросил я у одного мимоидущего, где могу найти гостиницу, в которой бы я мог переночевать. А ты разве не здешний, спросил и меня Индиянин. Так, я иностранец, отвечал я ему. Изрядно вскричал он с восхищением: я тебя провожу в такую, коею ты совершенно доволен будешь. По сем, взяв моего коня за узду, провел меня через несколько улиц, и напоследок остановясь перед великолепным домом, вот здесь, сказал мне, самая наилучшая, где ты можешь не токмо одну ночь, но целый год ночевать, и всем будет доволен: Я благодарил его наилучшим образом за сие; не ведая того, что он мне сим погибель устраивал, а не благодеяние оказывал. Между тем коварный сей услужник постучавшись у ворот, которые тотчас ему отперли, просил меня въехать на двор, на котором встретило нас несколько людей, и осведомясь обо мне, кто я таков, и за чем приехал, просили меня слезть с лошади, и войти в покои, обещая мне всякие удовольствия.
Я повиновался их просьбе, и последовал за ними; из коих один пошел наперед, чтоб уведомишь обо мне хозяина того дома.
Оный был первосвященник в сем городе, что я в тот же день от самого его узнал. Сей коварный святоша, вышел ко мне навстречу, и приняв весьма ласково, просил следовать в покои. По приходе нашем в оные, старался он угостил меня наилучшим образом, а между тем выспрашивал меня обо всем, что до меня ни касалось. Я будучи с природы откровенен, и при том же им обласкан, рассказал ему обо всем, о чем он ни желал узнать. Ответами моими казался он быть доволен и обласкав меня снова начал передо мной извиняться, что он не может иметь удовольствия долее разговаривать со мною, будучи отзываем своею должностью для некоторых важных дел: того ради чтоб я отпустил ему его неучтивость, и пробыл до тех поре один, пока он отправит свои дела. А я, нимало не понимая из сего, что он шел сговариваться с подобными ему бездельниками о моей погибели, воздавал ему за притворные его учтивости искренними ласканиями, и оставшись один в комнате, употребил его отсутствие на отдохновение себе.
Будучи утружден путешествием, лег я на софу, и проспал до самой ночи. По наступлении, оной меня разбудили, прося от имени первосвященникова отужинать с ним. Я тотчас встал, и пошел туда, куда меня звали. Ужин был уже готов, и хозяин ожидал меня за ним с двумя Жрецами, которых он видно нарочно пригласил. Стол был весьма великолепен, и ни в чем не было недостатка, а наипаче в вине, которым хозяин старался всех уподчевать. Напоследок когда увидел он, что я охмелел, то поднеся мне кубок вина, просил меня выпить его весь, обнадеживая меня, что я ему сделаю великую угодность, ежели его выпью. Я повиновался его просьбе, и выпил его до дна. Но как скоро я сие учинил, то и начал клонить меня сон: и по прошествии немногих минут столь меня одолел, что я не выходя из-за стола заснул.
Я не помню ничего что сделалось со мною во время моего сна, но когда я проснулся, то увидел себя скованным цепями, и в сем одеянии, в котором вы меня теперь видите. Я весьма сему удивился, и спрашивал вокруг стоящих меня служителей, какое учинил я преступление, что сделали меня невольником из свободного человека и иностранца. На вопрос мой ответствовано мне, что сие учинено по приказу первосвященника, который сам мне вскоре объяснит сего причину.
Вскоре пришел к нам и первосвященник, в богослужительном одеянии, сопровождаемый многими жрецами одетыми в подобные: одежды. Злодей! сказал он приступая ко мне, ты умертвил наследника нашей державы, и похитил младую нашу Государыню, его супругу: возврати нам их обеих или сей же ночью окаянное твое тело поест и спалит священный огонь. Грозный его вид, и взводимое на меня беззаконие, о котором я ниже помышлял, привели меня почти в безумие. Целую минуту стоял я вне себя, и не знал что ему ответствовать; напоследок вышед несколько из моего смятения, спрашивал его, мне ли он сие говорит; ибо ты довольно знаешь, продолжал я, по изустному моему тебе повествованию, что я никогда не видел вашего наследника. державы и его невесту, не токмо чтоб учинить над ними приписываемое мне злодейство. Нечестивый! вскричал на то первосвященник, твое извинение не оправдает тебя, когда небесный глас в том тебя изобличает. Зиан, сказал он по сем обратясь к одному жрецу, прочти ему описание плачевного сего приключения, воспоследовавшее на то Божеское проречение, и указ великого Могола, повелевающий предавать огню всех злочестивых сюда пришельцев, которые под видом странствования приключают здесь вопиющие на небо злодеяния. Жрец повиновался ему, и прочел мне о сем описание пророчества, и указ Моголов. Содержание их следующие: Индийский Государь имел у себя сына именем Селина, весьма изрядных качеств и превосходного разума. Сего юного Князя вознамерился он женить на Чердане, девице, украшенной всеми прелестями её пола, и одаренной многими добродетелями, к тому ж дочери некоторого Владетеля подвластного Моголу, уже брак сих юных супругов был совершен и торжествован; но на другой день, когда пришли их поздравить с благополучным окончанием их союза, то младого Князя нашли без чувств лежащим, а Черданы и со всем не обрели. И сколько потом ни прилагали стараний, чтоб юного сего Князя привести в прежнее его состояние, и возвратить ему дыхание и жизнь, а супругу его сыскать; однако ж ни в том ни в другом не успели. Моголов сын остался бездыханен, хотя и казалось сохранял в себе жизнь; а Чердана осталась неизвестно погибшею. Сего ради возымели прибежище свое к славному Индийскому боговещалищу, чтоб. испросить у него изъяснения в сем недоумительном приключении. Пророчество изрекло им следующий ответ, который, говорил Рус, остался у меня в памяти, как я тогда ни испуган был.
Когда вонзится в грудь иноплеменну нож, Алкающий огонь поест злодейски члены, Разрушатся тогда мечты, коварства, ложь, А бедствующих дни получат перемены: Черданин минет плен, воспримет жизнь Селин; Увидит мир по сем, кто был творец сих вин: Неверный то Пигмей, коварный Исполин.Сие проречение, продолжал Рус, означало, как видно по всему, какого ни на есть волхва иностранца, которому Боги предсказывали казнь, а по ней освобождение всем бедствующим от него; но ясно сего не объявляли, конечно по воле высочайшей их Судьбы. Хитрые Индийские жрецы сие поняли; но будучи лукавы и корыстолюбивы, вот как растолковали Моголу сие проречение, дабы воспользоваться имением несчастных иностранцев. Что понеже сей причинитель смерти Государева сына, и хищник его супруги, должен быть иностранец и волхв, и что не прежде окончится очарование юного Князя и возвращение Черданы, пока не истребится железом и огнем сей Злотворец, того ради всякого приезжающего к ним иностранца предавать, по священному обряду, железу и огню пред истуканом младого Князя, пока не сыщется настоящий виновник, и смертью своею не возвратит наследника государству.