Cлавенские древности, или приключения славенских князей.
Шрифт:
Сии слова привели меня в недоумение: я не знал какой им дать разум: слышал, что Дух советовал мне беречься; и в тоже время объявлял, что мечтание тщетно, и может нанести беды; что есть у меня злодей, что надобно хранить стрелу; и чтопривидение от заклятий не бежит. Сие побудило меня опять спрашивать Духа об изъяснении его слов, на что ответствовал он мне следующее.
Едва мои уста бесплодно отверзаю: Ослушаться его заклятий не дерзаю; За речь одну на век во ад могу низпасть. Страшись его! страшись! ты можешь сам пропасть.Сей ответ привел меня в пущее недоумение и ужас: гость мой также встревожен был сим ответом; да и причину имел к тому. Конечно это, говорил он мне, не сестра моя представляется мне привидением, а какая-нибудь Адская Фурия, испущенная на меня Богами за мое смертоубийство. Я бы не стал тебя, Государь, продолжал он, просить еще о помощи себе, слыша и о твоей опасности, ежели б Дельфийское пророчество не обнадежило меня, что ты точно помочь мне можешь. Да и по ответу твоего Духа видно, что этот злодей, то есть привидение, которое не боится заклятий, страшится твоей стрелы. Итак, сколько для моей, столько и для твоей собственной безопасности, надобно это проклятое страшилище прогнать опять во Ад. Да как же можно это сделать, говорил я ему, когда оно не боится заклятий? Помощью твоей стрелы, ответствовал он, о коей Дух твой тебе говорил. Слова, его показались мне в тогдашнем моем смятении довольно справедливы. Я согласился действовать моею стрелою, против которой никакая сила устоять не могла.
Но понеже привидение являлось ему одному, то я не знал, каким образом ему помочь. Китаец просил меня доверить стрелу его рукам на одни токмо сутки, обещая прогнать ею свое привидение, когда оно ему представится. Просьба его показалась мне справедлива: отдал я ее ему, не воображая себе никаких от того бедствий.
Но едва он принял ее от меня, как схватив меня в охапку, топнул ногою в пол, который от того расступился, и бросился со мною в сие отверстие. Во время нашего падения, вскричал он ко мне страшным и сердитым голосом: наконец я торжествую над тобою, гордый неприятель! Познай по действиям сим Карачуна, которого ты думал побежденным тобою: и научись наказанием своим почитать сильнейших и разумнейших тебя.
По окончании слов его, очутились мы в той пещере, в коей вы меня нашли. Вот, какое великолепное жилище тебе я приготовил, говорил мне карло насмехаясь, приняв свой прежний вид: ты в нем до тех пор будешь, пока твоя стрела возвратится к тебе опять. Проговорив сие дунул на меня, и исчез; а я превратился в тот вид, в котором вы меня нашли: и увидел себя прикованным к стене, под стражею у остова, коего приставил ко мне Карачун, и которому приказано было всех тех умерщвлять, кто покусится меня освободить из неволи. Вы я чаю приметили, говорил Видостан своим гостям, что остов держал мраморную дощечку: на ней было написано заклятие, удерживавшее мое очарование: оно не могло ничем разрушиться кроме моей стрелы. Впрочем ни оков моих, ни остова никто не мог видеть кроме тех, кои долженствовали принести ко мне сию стрелу.
Представь себе, государь мой, говорил Индеец Светлосану, какое было тогда мое удивление, увидев живого Карачуна, и низверженного себя в бездну, из коей не имел я почти надежды выйти! Горесть и бешенство овладели моим сердцем, что дал себя обмануть моему злодею. В крайности моей не знал я к чему прибегнуть; все способы к избавлению моему были закрыты: и не оставалось мне никакой помощи кроме моего кольца. Я его пожал: сим образом вызывал я его из кольца: Дух предстал передо мною, в унылом образе, ожидая моего приказания. Я спрашивал его сердитым и с печалью смешанным голосом, для чего он допустил обмануть меня Карачуну, и не предуведомил об его хитрости. Дух ответствовал мне на сие следующею речью.
Несчастия сего ты сам себе причиной: Ты легковерием обманут, не судьбиной. Не ясно ли тебе ответ мой объявил, Чтоб ты стрелу свою со тщанием хранил? Злодей твой вымыслил свое повествованье, Чтоб лучше получить успех в своем желанье. Одна твоя стрела причиною была, Что злость его тебя столь поздно пожрала Ее боялся он, ее он ужасался, И всеми силами о том одном старался, Чтоб волей от тебя ее себе достать, Не могши кражею сей вещью завладать. Не можно было мне сказать тебе то ясно, Что посещение его к тебе опасно; Едва я вымолвил, чтоб ты стрелу хранил, Как он на мой язык оковы наложил. Заклятия его я должен был бояться, Когда ему сам Ад не смеет противляться. Теперь молчание хранить, я свобжден; Уже его обман жестокий совершен. Он и меня б своей подверг свирепой власти, Когда 6 не сохранил меня от сей напасти, Преславной книги сей волшебныя творец, Котору у тебя хотел похитишь льстец. Мой рок меня тому лишь только подвергает, Кто сею книгою волшебной обладает. Во веки буду я под властию твоей, Коль сам не подаришь кому ты книги сей, Котора смерть твою теперь остановляет, И злобу твоего тирана притупляет. Спокойся: скоро уж его минется власть: Уж близится его свирепая напасть; Злодействами его разгневанные Боги, К погибели его устроили дороги. Младой Славенский Князь, прехрабрый Светлосан, Назначен сокрушить сей грозный истукан. Тебе советую назвать себя Пророком: Ты можешь им прослыть при знании глубоком Которо мне Судьбам угодно было дать, И коим а тебеподщуся помогать. Пророчеством к себе ты привлечешь народы И можешь ожидать от них своей свободы, Которую тебе тот может возвратить Кто согласится той стрелою подарить, Которой ты владев сегодня, стал несчастен, И над которою тиран твой ныне властен. Не долго будет он стрелой сей обладать: Не долго и тебе свободы ожидать, Когда последуешь ты моему совету. А вопрошающим от уст твоих ответу, Вели себе стрелу за оный приносить, Какою кто тебя возможет подарить. Стрела твоя одним сим может возвратиться, И благоденствие твое восстановится.Сии его слова ободрили унылое мое сердце: и на место ужаса и отчаяния вселили в него упование и радость. Переспрашивал я его неоднократно о всем том, о чем он мне ни говорил. Наконец, будучи удовольствован во всем его ответами, вздумалось мне узнать, для чего он говорил все стихами, а не прозою. На сей вопрос Дух мой улыбнулся, и ответствовал мне так.
Пока еще твоей не предан был я власти, Начальником я был людей не малой части, У коих завсегда стихов исполнен рот, И для того и сам я прозван Рифмоглот. Сей род людей почтен названьем стихотворцев, Провозвещателей судеб, порокоборцев. Однако ж я не тех начальник был умов, Которы таинство нашли волшебных слов, Свирепство укрощать, и претворять в геройство, Раздоры прогонять, и водворять спокойство; Не обходительных, свирепейших зверей, Собрать и укротить, и претворить в людей. Владычество мое над теми простиралось, У коих разума на пядь не протягалось, Которы дар нашли; не думавший писать, И враками народ нещадно отягчать; Гордиться больше всех прегнусными стихами, И похулителей их врак считать скотами, Достойны сами чем назваться прежде всех И заглаждать таким признанием свой грех. С такими обходясь жужжащими сверчками, Привык я говорить на рифмах и стопами: В чем также мне моя и должность помогла, Котора в пущее их бешенство влекла. Дыхания мои их кровь воспламеняли; И мрачную их желчь ее безумием соединяли. Негодные стихи, и злобу в их позор, Являло их перо перед народный взор. Из рук их ничего во век не выходило. Которо б не смешно и не несносно было. Мне должно было их всечастно посешать, И к рассуждению их ум не допущать: Вселять в них вздорные и злы воображенья, И возбуждать стихи марать без рассужденья, Но наконец их род, к несчастью моему, Распространился так к позору своему, Что метя в нищего, бродягу, крючкотворца Попал бы уж всегда ты прямо в стихотворца. Хоть был неутомим, досужен я, и Дух, Но сладить. не возмог с толпой сих гнусных мух, Из коих многие, сколь: мерзко ни пищали, Название людей великих похищали. За небрежение такое Князь Духов, Другому власть отдав над шайкой сих скотов, Подверг меня на век несчастной сей судьбине, В которой нахожусь невольником я ныне.Повесть его весьма меня увеселила: я распрашнвал его о других разных обстоятельствах, на что он мне также стихами ответствовал. Таким образом утешал он меня до самого того дня, в который вы ко мне пришед, кончили мою неволю возвращением моей стрелы, коею разрушил я очарование; чему меня научил мой Дух. Что ж касается до происшедшего шума и стука, по изречении мною некоторых волшебных слов, оный произошел от делания Духами колесницы, в коей вы очутились тогда, когда исчезла пещера. Вот вся моя история, о которой хотел я вас уведомить.
Светлосан и Бориполк, по оказании своего удивления, благодарили его за повествование, после чего Славенский Князь спрашивал его о своем зяте. Ах! вскричал Индеец, я хотел было сие от тебя скрыть, дабы не нанести тебе сокрушения: я уведомился от моего Духа, что по несчастии моем пропал он из моего Замка и думаю, что похитил его Карачун; но впрочем Дух мой в сем меня не уверяет, ибо и сам о том не ведает, сколько он ни проницателен тайна» сия от него скрыта.
Ведомость сия весьма опечалила Светлосана, и разрушила его надежду, которую было сперва он возымел. Индианин старался его утешить, обещая осведомиться о нем в тот день. Вследствие чего, взяв свою книгу, прочел в ней нечто: от чего восстал пресильный ветер, от коего отворилися в кабинете окна. В оныя влетел с превеликим шумом Вихрь, и превратясь в ту же минуту в молодого крылатого человека, предстал пред Видостаном. Индеец, поблогодаря его за поспешность, приказал ему облететь весь круг земной и искать Вельдюзя, коего принести к нему в замок, ежели он его найдет. Вихрь повиновался: а Видостан, попросив гостей своих следовать за ним в столовую комнату, объявил им идучи, что посланный им есть Дух, имеющей под властью своею ветры.
Стены столовой комнаты были украшены живописью, представляющею Золотое Время, На одной стороне изображена была роща, украшенная плодоносными деревьями, коих плодами питались первые человеки. В стороне видима была не большая горка, усыпанная цветами, и по местам украшенная Виноградом. На сей горке лежала Чета молодых людей разного пола, в самом цвете их молодости: положение их и лица, изображены были лучше всей картины. Львы и Тигры лежали у ног их, играя с ягнятами и малыми зверьками, изъясняя тем непорочность первых времен. Робкие зайцы и олени мешались между слонов и медведей, не опасаясь от них ни малого себе вреда.