Cлово президента
Шрифт:
– А какое блюдо президент любит больше всего? – спросила она.
На лице Кэти появилась ответная улыбка.
– Он любит простую пищу. Бифштекс, печеный картофель, свежие кукурузные початки и мой фирменный шпинатовый салат. Как врач я не устаю напоминать ему, что в таком питании многовато холестерина. А Джек здорово управляется с грилем. Да и вообще в доме он умеет управляться со многим. Он даже не отказывается косить траву.
– Позвольте мне напомнить вам о той ночи, когда родился ваш сын, той ужасной ночи, когда террористы…
– Я никогда не забуду ее, – тихо ответила Кэти.
– Ваш
– Джек и Робби – теперь он адмирал Джексон, Робби и Сисси, его жена, наши близкие друзья, – объяснила Кэти. – Короче говоря, они поступили так, как должны были поступить, иначе нас не было бы в живых. Я ненавижу насилие. Я хирург. На прошлой неделе мне пришлось оперировать человека, перенесшего травму, – мужчина потерял глаз в результате драки в баре в нескольких кварталах отсюда. Но Джек руководствовался совсем иным, он вынужден был поступить так. Мой муж защищал меня, Салли и маленького Джека, который тогда даже еще не родился.
– Вам нравится быть врачом?
– Да, я люблю свою работу и никогда не променяю ее ни на что другое.
– Но обычно первая леди…
– Я знаю, что вы имеете в виду. Я занимаюсь не политикой, а медициной. Я веду научные исследования и работаю в глазной клинике, которая является лучшей в мире. Даже сейчас меня ждут пациенты. Они нуждаются во мне – и, знаете, я тоже нуждаюсь в них. Моя работа – это то, без чего я себя не мыслю. Кроме того, я мать и жена, и мне нравится почти все в моей жизни.
– За исключением таких интервью? – с улыбкой спросила Кристин.
– Я ведь не обязана отвечать на подобный вопрос, правда? – лукаво усмехнулась Кэти. В этот момент Мэттьюз поняла, что у нее появилась ключевая фраза для интервью.
– Что за человек ваш муж?
– Разве мой ответ на такой вопрос может быть полностью объективным? Я люблю его. Он рисковал жизнью ради меня и моих детей. Всякий раз, когда я нуждалась в нем, он был рядом. Я сделаю для него то же самое. В этом и состоит смысл любви и семейной жизни, не так ли? Джек – умный и честный человек. Правда, временами слишком переживает. Бывает, он просыпается ночью – я имею в виду дома – и полчаса сидит у окна, глядя на море. Мне кажется, он не знает, что я заметила это.
– А сейчас такое случается?
– За последнее время – нет. Он ложится спать очень усталым. Еще никогда ему не приходилось работать так много.
– Он занимал и другие должности в правительстве, в ЦРУ, например. Ходят слухи, что он…
Кэти прервала вопрос, подняв руку.
– У меня нет допуска к секретным материалам. О его работе я ничего не знаю и, наверно, не хочу знать. То же самое относится и ко мне. Я не имею права обсуждать конфиденциальные сведения о моих пациентах с Джеком или с кем-нибудь другим, за исключением врачей нашего института.
– Нам хотелось бы увидеть вас с вашими пациентами и… Первая леди отрицательно покачала головой, заставив Мэттьюз замолчать.
– Нет, это больница, а не телевизионная студия. И причина не в моем нежелании, а в правах моих пациентов. Для них я не первая леди, а доктор Райан. Я не знаменитость, а врач и хирург. Для моих студентов я профессор и преподаватель.
– И насколько мне известно,
На лице Кэти появилась искренняя улыбка.
– Да, я получила премию Ласкера, а уважение коллег – дар более ценный, чем деньги, но вы знаете, дело не только в этом. Иногда – не слишком часто, – но иногда после серьезной операции и последующего выздоровления я снимаю бинты в затемненной комнате, мы постепенно усиливаем освещение, и тогда я вижу это. Я вижу это на лице пациента. Я восстановила зрение, и глаза видят снова, а взгляд на лице пациента – видите ли, никто не занимается медициной ради денег – по крайней мере здесь, в Хопкинсе. Мы работаем тут ради здоровья людей, а я стараюсь сохранить и восстановить зрение, и взгляд на лице пациента, который появляется после успешного завершения работы, – это словно Бог похлопывает тебя по плечу и говорит: «Молодчина». Вот почему я никогда не брошу медицину, – закончила Кэти Райан с глубоким чувством, зная, что этот отрывок покажут по телевидению сегодня вечером, и надеясь, что, может быть, какой-нибудь способный школьник увидит ее лицо, услышит эти слова и решит подумать о профессии врача. Если уж ей пришлось примириться с напрасной потерей времени, может быть, этим она поможет своей профессии.
Отличная фраза, подумала Кристин Мэттьюз, но при двух с половиной минутах телевизионного времени, отведенного на интервью, лучше пустить ту часть, где она говорит, как ей не нравится роль первой леди. К разговорам о профессии врача все давно привыкли.
Глава 24 В полете
Обратно они вернулись быстро и без задержек. Губернатор отправился к себе. Люди, встречавшие президента на тротуарах, вернулись на работу, и сейчас по улицам шли за покупками обычные прохожие. Они оборачивались и, наверно, удивлялись реву сирен, не понимая причины, а те, кто знали, раздраженно смотрели вслед, недовольные шумом. Райан откинулся на мягкую спинку сиденья, испытывая усталость, наступившую после выступления.
– Ну как я, справился? – спросил он, глядя, как мимо окон со скоростью семьдесят миль в час проносились окрестности Индианаполиса. Он улыбнулся при мысли, что можно ехать по городу с такой скоростью без риска быть оштрафованным.
– Вообще-то очень неплохо, – первой отозвалась Кэлли. – Вы говорили, словно преподаватель.
– В прошлом я и был преподавателем, – ответил президент. И если повезет, буду им снова, подумал он.
– Для такого выступления сойдет, но для других понадобится чуть больше эмоций, – заметил Арни.
– Не надо спешить, – посоветовала Кэлли главе администрации. – Лучше продвигаться шаг за шагом.
– В Оклахоме мне предстоит произнести эту же речь, верно? – спросил президент.
– С небольшими изменениями, но не особенно существенными. Только не забудь, что ты больше не в Индиане. Это «штат землезахватчиков», а не «неуклюжих». Опять упомянешь торнадо, но говори о футболе вместо баскетбола.
– Оклахома тоже потеряла обоих сенаторов, зато у них остался один конгрессмен. Он будет сидеть в президиуме вместе с тобой, – напомнил ван Дамм.