Corona и Русь
Шрифт:
– Брюки архиепископу и Аггелу Ольгердовичу.
Щедрик окончательно порвался. Он сложился пополам и уже из-под стола продолжил издавать громкие, булькающие звуки.
– Федя. Наручники снимите.
– Зря. – Щедрик выбрался наружу. В его голосе догорал искренний смех. – Аж в боку закололо. Надо, Егор, как они. Иначе не доходит.
– Поможешь? Предварилку оформим. – спросил Егор.
Сначала Желтков взял у Егора допросные бланки. Сел за стол рядом со Щедриком. Разложился. Приготовился делать привычное дело. Аггел Ольгердович помогал одеваться своему интимному другу. Делал это, не смотря на раздраженные замечания и упреки, так же заботливо и ласково как Алла Желткова для собственного мужа. Желков встал.
– Я пойду… Пожалуйста. – сказал он Егору.
– Хорошо. – Егор посмотрел на Желткова и ничего больше не спрашивал.
Во дворе, внутри черного и тесного, неприятного на ощупь, как холодный свиной жир, вечера Желтков сорвал с лица маску. Разорвал ее на мелкие части.
Пока ждал Щедрика, слушал Желтков в машине «Сектор Газа». Хоеву тучу нескладных и белоснежных песенок. Выжигал химически чистым панком лютую праведную злость из мыслей и души. «Какой души?» – Желтков пару раз хорошенько двинул по рулевому колесу. – « Есть нейроны в башке и эта сука беструсая. Навсегда».
Желтков увидел Щедрика, выходящего из калитки. Выключил магнитолу.
– Едем? – спросил Желтков.
– Ага.
– Едем. – повторил Желтков. Не то, чтобы он боялся, хотя кого он обманывал? Конечно, боялся того, что Щедрик всю дорогу будет вымучивать свои идиотские шутки. Повод был. Но Щедрик подвел. Ничего не говорил. Копался в своем телефоне.
– Прикинь. А ведь он реально архиепископ.
Желтков отвлекся на секунду от пустынной дороги. Увидел на экране Веспасиана в шелковой рясе и огромным крестом на холмистом пузе. Отвернулся.
– Знаю. Это «Божья тропинка». Каждое воскресенье всей семьей смотрим. Смотрели…
– Прямо так круто? Навсегда?
– Как иначе… Ты сам все видел. – сказал Желтков и добавил. – В Ташкент поедем.
– За беляшиками?
– Именно.
– Тогда за Медынью топи безбожно. Имеешь право. Равиль в 8 закрывается.
Они успели. Желтков себя порадовал. Умял три своих и еще один Щедрика.
– Вот теперь хорошо. – сообщил он Щедрику.
– Ага.
– Может по пивку? – предложил Желтков.
– Само собой. – согласился Щедрик. – Слушай. Я тут подумал. Там у вас как?
– Где?
– Ну в церкви. Когда приемные дни?
Желтков посмотрел на Щедрика. Черт его разберет, шутит или нет?
– Не гони.
– Серьезно.
– После этого мудака. О чем ты, Щедрик?
– Я о том, что есть в этом что-то…. Живое и грешное.
– Это да. – усмехнулся горько Желтков.
– Ведь он же не первый такой Веспасиан?
– Это да. – повторил Желтков. – Все ложь. Все ради бабок. Бумажных и кожаных.
– Само собой. Но не всегда. А, значит, это просто жизнь.
– Просто жизни и в жизни выше горла. Вера это про не нашу жизнь. Другую жизнь. А раз ее нет… – Желтков замолчал.
– Разобраться надо… – сказал Щедрик. – Раздразнил меня этот архиепископ… А что если наша жизнь и есть вера. В любых мирах одна и та же.
– Разбирайся… А я на родную колею. Так легче. Пивко будешь? Или уже нельзя?
– А то? – рассмеялся Щедрик. – Когда я еще разберусь.
Они немного поспорили, но решили ехать в «Светофор». Щедрик слышал, что там Балтика экспортная по 30 рублей бутылка. Какой-никакой, но дар.
2. Почти Стивен Кинг
Если покопаться. Хорошенько так порыться иноагентским real-ом. В путинской России можно найти и бяку и буку и обеих разом. Любая Россия не совершенна. Красная. Белая. Это факт. Его учитывает здоровая психика. "Прекрасная Россия Будущего". Это тоже факт. Его исследует здоровая психиатрия. Путин – el clasico, после Крыма и гипер ракеты "Циркон", это Россия по расписанию. Автобусы бегают, корабли ходят, самолеты летают, а санкции копошатся. Все по местам и на полочках. Есть нюансы, конечно. Дагестан не Швейцария. Там горы и здесь горы. Но! В швейцарских горах пасутся толстые и робкие коровы, а в кавказских исключительно орлы. Это понимать надо. Учитывать. Брать на государственный карандаш. Как говаривал Мишель Фуко, философ-маятник, страна едина пока едины армия, тюрьма и школа. А в этих социальных институтах все по расписанию. Подъём-отбой. Ясно. Понятно. Вчера. Сегодня. Главное завтра. Те кто здесь после Ельцина точно поймут все прелести этого скучного и надежного процесса. А свобода? Свобода как воздух, вода или Жириновский. Дело личное. Дело темное. И, может быть, единственное что по-настоящему зависит от отдельно взятой личности. Ее воли и разума. Можешь есть, можешь не есть. Можешь сесть, а можешь как Владимир Вольфович. Каждый волен в своих желаниях. Это Россия. Ковчег. Свободы в том числе. Да. Все что было выше никакая не лесть и даже не лиздь. Пойди еще доберись до государственной сладкой кирзы. Там такая толчея и несознательность. Удобное местечко для правильного лизания еще заслужить надо. О чем разговор, если вся последующая история – это последовательная и беспощадная критика путинского режима с его точным расписанием и ковидными выплатами мальчишкам, девчонкам, а также их родителям. Если бы экспресс "Калуга-Москва" опоздал и не прибыл на станцию Москва-Киевская вовремя…Что-то было бы, а получилось, что было что-то. Саша Пальчик хоророкнулась. Закринжевела так, что Матронушка не отшепчет. И виной тому, украинцы не дадут соврать. Конечно он. Кто же еще. А раз виновный за все известен, осталось рассказать, что произошло в тот самый майский день, когда Саша Пальчик приехала в Москву и попала. Она попала.
Ломиться к выходу в числе первых, Саша не стала. Послушала тетин новопаситный голос из динамика в вагоне. Бросила телефон в сумочку, а сумочку на локоть. Сашенька была красива великой среднестатистической русской красотой. Неприметной, как дождь за окном, в Москве или Вологде и непобедимой и легендарной в Берлине или Санкт-Морице. Васильковые джинсы на круглой и правильной попе. Кремовая блузка с рюшами. Небрежный пучок русых волос. Черные "удивленные" очки, а за ними вековая тихая глубина серых милых глаз. Ми-ми-ми, а с боку бантик. А теперь регулярная (для психологизма) ложка дёгтя. Жизненные горизонты у Саши тоже были среднестатистические. Раньше Достоевский, а теперь Инстаграм в ответе за небеса и хляби русской души. Нет теперь литературной нужды шить простыни из слов, чтобы объяснить те или иные душевные конструкции. Tik Tok вместо Чехова. Хорошо это или плохо? Инаково. Так будет правильно. Алгоритмы и нейросети пишут романы и повести. Теперь Львы Толстые живут в микрочипах, а не в Ясной Поляне. Одна страничка в социальной сети расскажет про конкретного гражданина больше чем весь корпус великой русской словесности. Например, из интернетовской суеты легко и просто можно нарисовать душевный портрет Саши Пальчик. Ее статус: 100 грамм за Инстаграм! В ленте Фейсбука: веганство, тортики, лайки Александру Семеновичу, преподу по международному праву и его пятикилограммовому лещу. В подписках инфоцыгане, мопс Лепса, Обнинскремстрой и 50 Cent. В корзине Озона третий месяц пылятся стринги "En Canto" и мешок дренажного грунта "Перегноюшка". В СберЗвуке какой-то саунд. В Сбербанке два кредита и баланс переменный. Возможен устойчивый минус. В общих чертах: "Здрасте. Я Саша The power is you Пальчик. Иду себе такая по Москве и низкокалорийному майскому утру к подружке на Кантемировской. А чего добилась ты, третья планета от Солнца?"
Сойдя с орбиты весенней, подмосковной толпы Пальчик набрала Киру Соколову.
– Кир?
– М-м-м
– Я на Киевском.
– Круто. – Кира помолчала, а потом спросила с тревогой. – А я где?
– Соколова! Ты что бухая?
– Самая ты бухая…Вроде моя квартира.
– Соколова!
– Погоди. Из окна посмотрю. Вроде город мой.
– Ты прикалываешься.
– Какой прикол, Пальчик. У меня мужик в кровати храпит.
– Какой мужик? Бородатый?
– Бородатый.
– Вокруг пупка татушка глаза?
– Сча…Точно.
– Это муж твой Димка.
– Му-уж.
– Соколова. Через час я у тебя.
– Через ча-ас. Это сколько?… Стой. А откуда ты знаешь про пупок моего мужа?
Саша швырнула телефон в сумочку. Чтобы сбить раздражение и законную женскую ярость, набрала воздух в легкие, выпучила глаза за черными очками. Мысленно привязала Соколову к столбу и сложила у ее ног с дешевым педикюром вязанку сухих березовых дров. Вспыхнула умозрительная спичка. Голая Соколова изогнулась, прикрыла руками плохо сделанную грудь. Димке еще полгода кредит выплачивать. Это кроме холодильника. Саша Пальчик не медлила ни секунды. Жаркое, жадное пламя. Испуганное, не симметричное лицо Соколовой. Внутри Саши, в районе нижнего пирсинга, собирался радостный крик удовлетворенной мести. Собрался и рассосался без остатка. Горели дрова. Горела Соколова, но внутренним огнем. Вместо вентилятора работала целюлитная попа. Будто это вебкам-сессия, а не аутодафе. Напротив, у Саши Пальчик задымилась ее психо матрица. Она выдохнула. Потом еще раз и еще. На самом краю сознания вспомнила, что дыхание – процесс возвратно-поступательный. Не то, что советует в своих блогах коуч личностного роста Мириам Суетуева: "Отключаем Землю, включаем Космос". И нервы никуда не делись. Отписка тебе, Суетуева! За спиной, у входа в подземный переход, разгоралась адским пламенем похотливая пляска Киры Соколовой. Саша Пальчик процокола по дырявому гранитному коридору с выходами на платформы. Налево. Прямо. Направо. Вверх. Прямо в яйцевидный вестибюль метро, выкрашенный разными нюансами орехового цвета. Миндальные стены. Двери – лесной фундук. Сумеречные плафоны на люстрах оттенка: жареный арахис. Общее впечатление мерзко-имперское. Во всех темных углах вестибюля особо репрессированным мерещились усы генералиссимуса. Как выскочит. Как даст на орехи! Ох, уж эта советская архитектура. Как советская прокуратура. Шило в бок врагам народа. Стилистическое шило в концептуальный бок. Саша подошла к одному из метроматов. Проверила свою "Тройку". 26 рубликов не хватало на балансе, чтобы добраться до места назначения. Саша протрясла весь кошелек и всю зарплатную карточку. Возилась долго. Позади успела нарисоваться короткая энергичная очередь.
Конец ознакомительного фрагмента.