Corona и Русь
Шрифт:
1. Факингшит формальности
Корнеев вызвал к себе оперативников Желткова и Щедрика.
– Дело, значит, такое, пацаны. Тема не наша, но земля наша. Даю расклад. Сегодня конторские в Слуховицах нарколабораторию принимают.
– Ого. – удивленно отозвался Щедрик. Был он молод, сух и метафоричен.
– В Слуховицах Воронов участковый. Мы здесь причем? – спросил наличествующий в природе Желтков. Человек вокруг скучного, но значимого для любой вселенной пиджака.
– Вот за что ценю тебя, Желтков. – Корнеев поерзал внутри
– Что у меня под носом? – спросил в ответ Желтков. – Усы вроде как.
– Усы. – согласился Корнеев. – Но кроме, помимо и прежде всего у тебя там должна быть улица Емельяна Ярославского 17 в пгт Слухавицы. Как так, пацаны? Они курсуют, а мы не в курсе?
– А мы что, товарищ полковник. – поддержал Щедрик напарника внезапным Есениным.
– Русь теперь конторская, а не васильковая. Мимо нас да к ангелам по небу летит.
Корнеев полковник был жжённый. 90-е на плечах лейтенантских вынес и выбросил. После этого жил в гармонии с мыслями в собственной голове и портретом на стене. По-отцовски вразумил молодого Щедрика.
– Государство сложить, не стишки начирикать, Щедрик. Русь, слава богу, без нас разберется. Куда и чего. Дай ей бог, Владимировне, здоровья.
– Иногда стишки государства рушат. – умничал Щедрик. Он слушал «ГорГород» и темными ночами шел уверенно к медали Калабанова.
– Знаю. Я эту ситуацию так прожил, что еле выжил. – буркнул Корнеев. – Так что пусть уж конторская чем твоя поэтическая. Здесь хлебом кормят, а не словами. Поэтому.
Корнеев слегка загустил свой обеденный много позволяющий себе и другим голос.
– Поэтому. Базар философский приканчиваем. Возвращаемся на родную ментовскую колею. Где за словом дело или чье-то тело. Тьфу, ты! Привязался. Стих стих! Кому говорю. Поэтому…– Корнеев слегка пристукнул толстыми сильными пальцами по крышке стола.
– Руки-ноги и в Слуховицы. Поприсутствуете. Обыск. Предварительный опрос задержанных. Может по нашему ведомству грешки какие. И вообще… Демонстрация флага.
– Тема не наша, но земля наша – в тон начальнику продолжил Щедрик.
– Это то, что ты должен помнить в первую голову, Щедрик. Всегда и помимо. – согласился Корнеев.
– А Воронов? – очень не хотелось основательному Желткову пилить 30 километров по ноябрьской размазне на другой край вселенной. В призрачные Слуховицы.
– Ты Воронова видел? – спросил Корнеев.
– Нет.
– И я нет. А он, как ты понимаешь, есть. В зарплатной ведомости точно. У Воронова участок как Лапландия. А живут там совсем не лапландцы. Все больше кузьмичи, буровляне и немного дебилычи. Так-то, Желтков.
– Хорошо. Воронов не может. А ехать на чем? Все машины в разъезде. – практичный Желтков продолжал ковать будущее в настоящем.
– На Щедрике, Желтков. Такой лоб здоровый. – Корнеев потянул на себя верхний ящик. Бросил на стол кольцо с ключами.
– Мой Бухолет берите. В салоне пить, курить, но не умничать. Не ломайте карму. Она не ваша. Все. Ауф.
– Ауфидерзейн. – согласился Желтков, а Щедрик молча склонил голову.
Желтков и Щедрик бодро и спортивно пробежали по мокрому лужистому асфальту. Закрылись внутри настывшего УАЗа Патриот от мелкой и скучной дождливой сволочи. Очень раздражали Желткова ржавые пятна листьев на белом капоте. Но, в конце концов, при зрелом размышлении он решил, что их нет. А раз их нет, значит их нет. Желтков завел мотор и прогрел салон. Дворники едва справлялись со слезливой и серой мутью, возникающей прямиком из тяжелого и холодного, как мокрое залежалое белье, воздуха.
– Охо-хо – выразил общее впечатление Щедрик. – Поехали, что ли быстрее, Желтков. – Не пейзаж, а изжога.
Пока Желтков выруливал на улицу Ленина, Щедрик баловался с кнопками магнитолы. Искал подходящее радио.
– О, кажется, тепленькая пошла. – Щедрик прибавил громкости. Из динамиков пролился в салон и затопил все кругом, по самую желтковскую макушку, липучий, желейный звук. Одновременно с тяжеленным чугунным битом в нем забарахтались мужские суровые голоса, поющие о своем, о девичьем. Русский рэп. Хорошо, что Щедрик смилостивился и не врубил на полную, иначе Желтков утонул бы без остатка где-нибудь на великой русской дороге. Между Слуховицами и Большой Медведицей.
– В Ташкент свернем? – попросил Щедрик. – Беляшиков хоц-ца.
Желтков кивнул и сразу за пожарной станцией остановился у разбухшего от дождя и старости съестного вагончика на вросших в землю тракторных колесах.
– Будешь? – спросил Щедрик.
– Нет. – покачал головой Желтков.
– Чего? Опять пост?
– Два дня еще. – ответил Желтков. – В пятницу разговеемся.
– Алка у тебя, конечно, кремень.
– Я сам. – возразил Желтков.
– А я что? – ответил Щедрик. – Я ничего. Значит, не будешь беляшики? Такие они здесь солнышки. М-м-м…
Желтков промолчал, но пока Щедрик отсутствовал, громкость убавил почти до ноля.
– Едем? – спросил Желтков. Он смотрел как возили по стеклу дворники водяную чепуху. Очень уж завлекательно ел свои хрустящие, сочные беляши Щедрик. Запивал растворимым кофе из пластикового стаканчика.
– Сейчас. – Щедрик вытер салфеткой блестящие губы. Положил мятый стаканчик и разжиревшую салфетку в прозрачный пакетик.
– Сдай назад. – попросил Щедрик. – В мусорку выброшу.
В салоне остался мясной увлекательный запах. Желтков выехал на дорогу.
– Все это факингшит формальности. Я тебе говорю. – Щедрик сытно покуривал. Сбрасывал дым и пепел в едва приоткрытое окно.
– Ты о чем?
– О тебе. Обо мне. Обо всем. Смотри. Корнеев дядька же не дурак?
– И не дурак и дядька. – согласился Желтков.
– Вот. А это тогда ему зачем? – Щедрик почесал бумажную иконку на приборной доске.
– Может привычка?
– Привычка. – повторил Щедрик. – Беляшик не есть, когда хочется, тоже привычка?
– Это вера. – ответил Желтков. – Что? Не веришь?